– Решим, что делать дальше.
– А здесь мы не можем это решить?
– У нас недостаточно информации для того, чтобы принимать решения.
– А там? – Брейгель махнул фонарем в ту сторону, откуда они пришли. – Там ее будет больше?
– Посмотрим. – Камохин поправил ремень на плече.
– Нет, так не пойдет! – показал открытые ладони Володя, после заявления насчет вулканического стекла решивший, что его мнение здесь хоть что-то, да значит. – Мы нашли что-то непонятное…
Брейгель с досадой цокнул языком.
Не стоило ему это говорить!
Все, что угодно, только не это!
Для Камохина все необычное, непонятное, удивительное, необъяснимое и странное означало в первую очередь потенциально опасное. Он, как и все, умел удивляться, однако превыше всего для него была безопасность. Так его учили. И все свои решения он принимал, исходя именно из такой установки. Поэтому в данной ситуации, для того чтобы убедить Игоря остаться, лучше всего было бы сказать, что ничего удивительного в этом чертовом монолите, вставшем у них на пути, нет. Нет, не было и никогда не будет! Подумаешь, невидаль какая – отполированная громада из непонятного материала, на котором даже закаленная сталь не оставляет царапины! Брось, Игорь, мы ведь и не такое встречали!..
Вот что надо было сказать.
Но сейчас говорить это уже было поздно.
Поэтому Брейгель лишь усмехнулся и слегка пожал плечами.
– Парень, не думая, несет всякую чушь, – кивнул он на Володю. – Вулканическое стекло, видишь ли…
Он подошел к среднему выступу. Как будто хотел получше рассмотреть материал, из которого тот был сделан. Затем положил фонарь на соседний выступ. Скинул с плеч рюкзак. Припечатал обе ладони к верхней, чуть закругленной по краям поверхности среднего выступа, расположенной на уровне его груди. И, подпрыгнув, попытался подтянуться. Однако ладонь правой руки соскользнула с гладкой поверхности.
– Бамалама! – выругался Брейгель. – Ну, что ты стоишь? – недовольно глянул он на Камохина. – Помоги!
И прозвучало это настолько убедительно, что в первый момент Камохин непроизвольно подался вперед, собираясь оказать помощь, о которой его просили. Но в следующую секунду он уже понял, в чем тут дело.
– Что ты задумал?
– Ничего особенного. Хочу забраться наверх.
– Зачем?
– Чтобы посмотреть, что там дальше, – Брейгель указал рукой на щель между колонной и мусорной стеной. – Может быть, там вообще нет прохода. Зачем тогда возвращаться?
Нельзя было не признать, что в словах квестера присутствовал смысл. Хотя не исключено, что в них крылось и что-то еще, чего сразу было и не заметить. Да Камохин особенно и не старался. Он подошел к Брейгелю, оперся плечом о выступ, на который тот пытался забраться, и подставил сцепленные ладони. Не забыв, однако, предупредить:
– Только без самодеятельности.
– Договорились.
Брейгель ткнул мысок ботинка в подставленные ладони, оперся рукой о выступ и ловко запрыгнул на базу. Встать в полный рост не позволял потолок. Но, даже сидя на корточках, Брейгель на всякий случай раскинул руки, опасаясь, что ноги заскользят по гладкой поверхности. Однако подошва армейского башмака неплохо держалась на неизвестном материале. Убедившись, что падение ему не грозит, Брейгель взял в руку фонарь.
– Бамалама! – воскликнул он и, дернувшись вверх, стукнулся шлемом о потолок. Еще раз: – Бамалама! – А затем: – Ничего же себе!
Сергей, сидевший на корточках у подножия базы, удивленно вскинул голову.
А Камохин схватился за автомат:
– Что?
– Ты не поверишь, – медленно, по-прежнему глядя вниз, покачал головой Брейгель.
– Уже не верю!
– Это – стопа!
– Что у тебя со стопой?
Камохин посветил Брейгелю на ноги. С ними как будто все было в порядке.
– Это – стопа! – Брейгель хлопнул ладонью по базе. – То, на чем я стою! Бамалама! Это голая человеческая стопа! Понимаешь? – Лучом фонаря Брейгель провел по выступам на краю базы. – Это – пять пальцев!
Камохин озадаченно сдвинул брови. Не то чтобы он не поверил Брейгелю. Но все же Игорю нужно было самому увидеть то, о чем говорил Ян.
– Дай-ка руку!
Брейгель схватил протянутую ему руку и помог Камохину забраться на базу.
Подсветив себе фонариком, Камохин посмотрел вниз.
Они действительно сидели на корточках на огромной человеческой стопе. Выполненной нарочито грубо, но тем не менее натуралистично. Пять четко прорисованных пальцев и даже ногти на них.
– Тогда получается, что это, – Камохин повернулся и посветил на основание уходящего в потолок столба, – нога?
– Вне всяких сомнений! – отчего-то радостно улыбнулся Брейгель.
– А вторая?
– Там, – Брейгель указал на стену.
– Почему именно там?
– Потому что мы сидим на левой стопе, значит, правая, как и полагается, находится справа. Думаю, к правой ноге вел коридор, который мы встретили на пути.
– А если это не человеческие стопы? Тогда и пальцы на них могут располагаться иначе.
– Не могут. Это элементарная биологическая целесообразность. Если большой палец всегда находится на внутренней стороне стопы, значит, только там он и может находиться. Вот если бы человека или нечеловека создавал бог, а не эволюция, тогда можно было бы говорить о вариациях. Бог мог бы допустить ошибку, делая копию самого себя. Эволюция же ошибок не только не допускает, но и не прощает.
Чуть привстав, Брейгель гусиным шагом направился к гигантской щиколотке.
– А можно мне с вами? – спросил, выглянув из-за большого пальца, Володя.
– Нет, – осадил парня Камохин. – Ждите нас здесь.
– Как ты думаешь, насколько она большая? – спросил Брейгель, разумеется, имея в виду статую, у подножия которой они находились.
– Если она сохранилась полностью, то голова должна торчать наверху.
– Не понял? – приостановился Брейгель. – Ты что же, думаешь, это статуя из парка культуры, которую выкинули на свалку?
– Ну, вроде того.
– Бамалама, Игорь!..
Брейгель хотел было всплеснуть руками, но, сидя на корточках, сделать это оказалось непросто. Жест оказался смазанным, незавершенным и невыразительным.
– Док-Вик говорил, что из всех невозможных гипотез следует выбирать наиболее простую, – попытался обосновать свою позицию Камохин.
– Точно, – насмешливо кивнул Брейгель. – В тысяча девятьсот тридцать седьмом на свалку вывезли гигантскую статую девушки с веслом! Причем не кинули, как придется, а поставили строго вертикально. А после семьдесят лет засыпали ее мусором.