И вдруг раздался мужской голос, раздраженный и неприветливый:
– Алло? Коммутатор Хиллах. Алло?
Генерал перевел дыхание:
– Хиллах, соедините меня, пожалуйста, с международным оператором в Багдаде.
– Багдад?
– Да, Багдад.
Добкин понимал, что ему придется вести этот телефонный разговор со всей осторожностью и выдержкой человека, строящего карточный домик. Одно неверное слово, и связь окажется прерванной.
– Кто вызывает Багдад?
Добкин на секунду замешкался, потом сказал:
– Доктор Аль-Танни.
Нет. Оператор в Хиллахе наверняка знает голос этого человека. Грубая ошибка.
– То есть лично я – доктор Омар Саббах, гость доктора Аль-Танни, работающего в музее. Багдад, пожалуйста.
Последовала пауза.
– Подождите.
Добкин на мгновение задумался, где сейчас может находиться доктор Аль-Танни – в своей служебной квартире, расположенной в здании гостиницы, то есть рядом с ним, или же в музее? Или он вообще дома, в Багдаде? Генерал держал трубку возле уха и ждал. Часы на стене отсчитывали минуты. Вдруг он поймал себя на том, что не отрываясь смотрит в таз с окрашенной кровью водой, и отвернулся. Глаза горели, и собственное тело, казалось, было готово развалиться на части. Он перенес телефон туда, где лежала Дебора Гидеон, и встал возле нее на колени. Водой из фляги смочил ей губы, пощупал пульс, дотронулся до бледной кожи и приподнял веки, чтобы взглянуть на глаза девушки. Несомненно, она в шоке, но молодость и здоровье должны помочь ей выжить. Добкин дотронулся до ее ран и внимательно их осмотрел. После этого недавнее убийство охранника показалось генералу уже не таким страшным делом.
Продолжая возиться с девушкой, генерал не выпускал телефонной трубки, прижав ее плечом к уху. Часы отсчитали уже четверть часа. Голоса за стеной становились все громче – очевидно, там шла карточная игра. А над головой что-то тяжелое глухо ударилось об пол – или пациент упал с кровати, или умершего перекинули на носилки.
Кто-то вошел в прихожую и принялся звать:
– Касым! Касым! Где ты?
Наверное, так зовут того дежурного, которого ему пришлось прикончить, подумал Добкин. Догадается ли кто-нибудь перегнуться через конторку и посмотреть на пол?
Шаги приблизились к двери, повернулась ручка. Не выпуская трубки, Добкин дотянулся до лампы и выключил ее. В эту минуту дверь открылась, и сноп света из коридора осветил то место на полу, где раньше лежала Дебора. В освещенное пространство попала ее голая нога, свесившаяся с дивана.
– Касым! Где же ты, сукин сын?
И тут вдруг отозвался оператор из Хиллаха:
– Вавилон? Вавилон? Багдад на проводе. Вавилон, вы меня слышите? Вы здесь?
Добкин стоял неподвижно, опасаясь даже дышать.
Оператор из Хиллаха обратился к оператору из Багдада:
– Вавилон отключился.
Дверь закрылась, и комната погрузилась в полную темноту.
Добкин тихонько произнес:
– Вавилон на связи.
– Что? Говорите громче. Громче!
– Вавилон здесь.
– Вы слышите Вавилон, Багдад?
– Слышу Вавилон, Хиллах, – произнес женский голос в Багдаде в ответ мужскому голосу в Хиллахе.
Какие они быстрые там, в Багдаде, подумал Добкин.
– Говорите, Вавилон, – предложила женщина-оператор в Багдаде.
Добкин сначала хотел попросить соединить его с офисом правительства Ирака или объяснить оператору, кто он такой и чего хочет, но тогда ему придется просить международного оператора переключить его на оператора внутреннего. А кроме того, какое правительственное учреждение будет открыто в это время? И как оператор прореагирует на его историю? Несколько сценариев стремительно пронеслись в его мозгу, и каждый заканчивался телефонным молчанием.
– Говорите, Вавилон!
– Соедините меня…
Нет, нет способа связаться из страны ислама с Израилем. В Израиль можно было бы попасть через Стамбул, но генерал не говорил по-турецки, поэтому пришлось бы разговаривать с арабо-язычным международным оператором в Стамбуле. А если бы на багдадском или каком-то еще коммутаторе услышали «Тель-Авив», сразу бы заподозрили неладное.
– Вавилон, вы слушаете?
– Да, конечно. Афины. Соедините меня с Афинами.
– Зачем вы звоните в Афины? Кто вы такой?
Вот и влип!
– Я доктор Омар Саббах, девушка, и я желаю позвонить коллеге в Афины. Пожалуйста, соедините меня немедленно!
На некоторое время воцарилась тишина, а потом голос произнес:
– На это потребуется некоторое время, доктор. Я вам позвоню, когда получу связь, доктор.
– Нет!
– Почему же нет?
– Ну… здесь неисправен звонок. Я не слышу входящего сигнала.
В трубке наступило молчание.
– Вы меня слышите, Багдад?
– Да-да. Подождите немножко. Сейчас я попробую вас соединить. Не кладите трубку.
– Спасибо. – Генерал услышал, как Багдад разговаривает с Дамаском, а Дамаск с Бейрутом.
В Бейруте крупнейший коммутатор Ближнего Востока быстро соединился со Стамбулом. Было время – фактически еще и сейчас случались такие дни, – когда из Бейрута можно было дозвониться в Тель-Авив, всего-то двести километров по побережью. Но сегодня, возможно, не такой день, и рисковать не хотелось. Приятная беглая арабская речь сменилась спотыкающейся турецкой, а потом такой же плохой арабской, когда международные операторы в Стамбуле и Бейруте заговорили друг с другом. Часы продолжали свою неумолимую и безжалостную работу. Добкин и поверить не мог, что зашел уже так далеко. Он со страхом ждал, что с секунды на секунду связь прервется или же неожиданно откроется дверь. По лицу его лил пот, рот пересох, сердце тяжело и гулко стучало в темноте.
В соседней комнате карточная игра, очевидно, подходила к концу. В коридоре пытались докричаться дежурного. Застонал и позвал санитара кто-то из раненых. Добкину показалось, что он слышит, как на севере раздаются автоматные очереди. Девушка рядом, на оттоманке, вскрикнула во сне, и он затаил дыхание.
Стамбул разговаривал с Афинами. В Афинах по-турецки говорили лучше, чем в Стамбуле по-гречески. Потом Стамбул вступил в разговор с Бейрутом. Бейрут же обошел Дамаск и заговорил непосредственно с Багдадом. Хиллах уже не держал связь, и поэтому Багдад разговаривал непосредственно с Вавилоном.
– Афины на связи.
– Спасибо.
Последний афинский оператор говорил по-турецки, но потом генерала автоматически переключили на арабо-язычную связь:
– Ваш номер, пожалуйста?