Я отправился в свою часть рабочего помещения, поскольку из-за встречи со Стейном еще не успел туда заглянуть, но ни среди бумаг, ни на автоответчике не обнаружил ничего достойного внимания, Включив компьютер, я просмотрел электронную почту. Обычная чушь, и среди нее — сообщение из вашингтонского офиса ФБР, в котором говорилось: «Срочно свяжитесь с офисом АСАР в Йемене».
— Какого черта?..
Хэрри Маллер оторвался от своего компьютера, поднял на меня глаза и спросил:
— Что случилось?
— Компьютер выдал плохой гороскоп.
— Возьми мой знак зодиака. Я — Козерог, а у нашего знака не бывает плохих гороскопов. Кстати, что ты делал вчера?
— Болел.
— Между прочим, тебя разыскивал Стейн.
— Уже разыскал.
Маллер наклонился ко мне и спросил:
— У тебя что — неприятности?
— У меня всегда неприятности. Разве не знаешь? Кейт сейчас сидит у Кенига. Сделай доброе дело — скажи ей, когда она появится, что я буду ждать ее в греческой кофейне в конце улицы. Не помню, как она называется — не то «Пантеон», не то «Акрополис», не то «Спарта»…
— А почему бы тебе просто не оставить ей на столе записку?
— А почему бы тебе просто не оказать мне услугу, не задавая лишних вопросов?
— Знаешь, всякий раз, когда я оказываю тебе услугу, у меня появляется ощущение, что я становлюсь соучастником преступления.
— Обещаю, что принесу тебе из кофейни кусок пахлавы.
— Лучше кукурузной сдобы.
Я встал из-за стола и сказал Хэрри:
— Постарайся при этом не привлечь излишнего внимания.
— А ты постарайся, чтобы сдоба была с маслицем и поджаристая.
Я кивнул и торопливым шагом направился к лифтам. Спускаясь вниз, я прислушался к тому, что говорило мне о складывающейся ситуации мое чутье детектива. А оно говорило следующее: «Постарайся выбраться отсюда прежде, чем с тобой захочет пообщаться Кениг, после того как поджарит Кейт!» И второе: «Срочно переговори с Кейт — наедине и вне стен нашего „Министерства любви“».
Я вышел из здания и зашагал по Бродвею в сторону Всемирного торгового центра.
Греческая кофейня «Акрополис» имела то преимущество, что столы здесь располагались за высокими перегородками, так что с улицы посетителей увидеть было нельзя, а исполнявшаяся здесь греческая музыка заглушала слова. Помимо всего прочего, каждые пять минут в кофейне раздавался грохот бьющейся посуды. Самое интересное, что эти звуки были записаны на магнитофонную пленку — такая своеобразная шутка.
Я выбрал пустой столик в углу.
Обстоятельства складывались не лучшим образом, и мне, вероятно, не следовало пользоваться мобильником, пейджером, электронной почтой и телефоном — как офисным, так и домашним. Уж если федералы возьмутся за тебя всерьез, мало не покажется.
Подошла официантка, и я заказал кофе.
— Что-нибудь еще?
— Тост.
Допивая третью чашку кофе, я наконец увидел, как распахнулась входная дверь и показалась Кейт. Заметив меня, она подошла к моему столику и села напротив.
— Почему ты здесь? — спросила она.
— Нам необходимо поговорить. С глазу на глаз.
— Тебя разыскивает Джек.
— Вот потому-то я и здесь. О чем вы с ним беседовали?
— Он спросил, правда ли, что меня интересует инцидент с рейсом номер восемьсот, и я сказала, что правда. Он поблагодарил меня за прямоту, после чего спросил, интересует ли это дело тебя. — Секунду поколебавшись, она продолжила: — Я опять ответила утвердительно. Тогда ему захотелось узнать кое-какие подробности, и я рассказала ему все, что произошло после мемориальной службы — о чем он скорее всего уже знал. — Секунду помолчав, она добавила: — Ты ведь сам предложил говорить одну только правду, не так ли?
— Совершенно верно. Ну и как? Пришлась ему по вкусу правда?
— По-моему, не очень.
Подошла официантка, и Кейт заказала ромашковый чай — или что-то в этом роде.
— Ты сказала ему, где я вчера был? — осведомился я.
— Я сказала, что ты ездил куда-то на восток и это все, что мне известно. Я вполне откровенно объяснила ему, что ты далеко не всегда делишься со мной информацией, чтобы в щекотливой ситуации мне не пришлось лгать. С чисто профессиональной точки зрения он оценил эту стратегию, но, надо сказать, был просто в бешенстве.
— Одно только упоминание моего имени всегда приводит его в подобное состояние.
Ромашковый чай принесли как раз в тот момент, когда раздался звон битой посуды. Кейт вздрогнула. Должен заметить, что после беседы с Кенигом она казалась несколько возбужденной.
— Это запись, — объяснил я. — Ты не очень испугалась?
— Все в порядке. — Сделав глоток чаю, она наклонилась ко мне и произнесла: — Я дала ему понять, что сама попросила тебя заняться этим делом и ты поначалу отказался, но потом из любви ко мне согласился кое-что проверить. Я сказала, что несу всю ответственность за нарушение существующих правил, распоряжений и так далее.
— Он покраснел? Обожаю, когда он краснеет. Кстати, ты когда-нибудь видела, как он с хрустом ломает карандаши?
— Это не смешно. Но раз уж ты спросил, отвечу: да, он с трудом сдерживал гнев.
— И о чем это говорит? О том, что кому-то — правительству, ФБР или ЦРУ — есть что скрывать.
— Не обязательно. Он мог разозлиться, потому что ему пришлось уже во второй раз говорить мне, чтобы я не лезла в это дело. Такие люди не любят напоминать о чем-либо дважды, даже о мелочах. Полагаю, раздражение Джека было вызвано не самим этим делом, а более серьезной проблемой — пособничеством моей особы сторонникам теории заговора и не в меру любопытным журналистам.
— Почему мы об этом не подумали?
— Потому что это чушь собачья.
— Надеюсь, ты сказала ему об этом?
— Нет. Я сказала, что понимаю его озабоченность.
Признаться, мне было не совсем ясно, какую позицию занимала теперь миссис Мэйфилд. Поэтому я спросил:
— Ну и чем все закончилось?
— Тем, что мне было приказано забыть об этом деле. И я согласилась.
— И что он на это сказал?
— Он сказал, что раз так, то все в порядке. Он принимает мое слово и никаких выводов из того, что произошло, делать не будет. Так что мое досье останется чистым.
— Вот, значит, как все обернулось. Не много же ты у него выторговала. Он пригласил тебя на ленч?
Кейт проигнорировала мои слова и спросила:
— А что, интересно, сказал тебе капитан Стейн?
— Ах да! Чуть не забыл про дружище Стейна. Так вот, Кениг ничего вразумительного по моему поводу ему не сказал — за исключением того, что меня — как самого беспокойного в ОАС копа — надо приструнить. Я честно рассказал Стейну, почему Кениг, по моему мнению, так на меня взъелся, и капитан потребовал, чтобы я держал себя в рамках.