Территория моих бывших военных операций осталась позади, и я больше не узнавал окрестности.
Мистер Кам ерзал – ему стало неудобно со стянутыми руками.
– Надо бы его развязать, – предложила Сьюзан.
– Нет.
– Но на такой скорости он никуда не денется.
– Нет.
Сьюзан наконец закурила. Мне тоже захотелось сигарету. Наверное, потому, что мои мысли все еще витали в зоне военных действий под Бонгсоном, когда я высаживал в день по пачке.
– Хочется послушать мистера Кама. Спроси-ка, помнит ли он войну, – попросил я Сьюзан.
Сначала Кам не хотел отвечать, но все-таки разговорился.
– Когда война кончилась, ему было тринадцать, – перевела мне Сьюзан. – Он жил в деревне к западу от Нячанга и помнит, как пришли коммунисты. До этого через деревню с плоскогорья отступали тысячи южновьетнамских солдат, и все понимали, что войне конец. Многие убежали в город, но он остался с матерью и двумя сестрами.
– И что случилось потом?
Сьюзан подбодрила нашего пассажира, и он заговорил спокойнее:
– Все очень боялись, но северовьетнамские войска вели себя хорошо. В деревне оставались женщины и дети. Но женщин не насиловали. Нашли одного молодого офицера с ампутированной ногой и куда-то увели. Потом приехали политработники и стали всех допрашивать. Обнаружили двух бывших правительственных чиновников, которые прикидывались крестьянами, и тоже увели. А в деревне никого не расстреляли.
Я кивнул.
– А что произошло с его отцом. С его братьями?
Сьюзан спросила.
– Отец погиб в бою много лет назад. У него был старший брат. Он служил на плоскогорье в южновьетнамской армии. Но домой так и не вернулся. Мать до сих пор его ждет.
Я покосился на Кама и понял, что он искренне расстроен. Сьюзан тоже как будто тронула его история. И мне в голову полезли воспоминания тех лет.
Когда пускаешься в путешествие вроде нашего, надо готовиться к самому худшему и не поддаваться разочарованиям.
Мы ехали по темному шоссе сквозь ночь, назад в прошлое.
Мы удалились от Нячанга примерно на триста километров. Время приближалось к десяти. Я снизил скорость, чтобы сэкономить горючее – мы ведь все равно никуда не спешили, – и бросил взгляд на указатель топлива – стрелка колебалась на четверти бака.
– Далеко до Дананга? – спросил я Сьюзан.
Она уже успела свериться с картой.
– Около ста пятидесяти километров. Как с бензином?
– Мы много сожгли, когда удирали от полицейских. Надеюсь, с канистрами до Дананга дотянем. Или встретим круглосуточную заправку.
– Мы миновали триста километров и видели всего две бензоколонки. И обе были закрыты.
– Мы проезжаем через Куангнгай?
– Да. Он прямо на шоссе. Столица провинции. Отсюда около семидесяти километров.
– Достань мой путеводитель и посмотри, что там говорится про бензоколонки.
Сьюзан открыла путеводитель.
– Так... здесь есть маленькая карта города... Гостиница, пагода, церковь, почта, какое-то заведение, которое называется "Рисовый ресторан тридцать четыре", автобусная станция...
– Здешние машины могут ездить на рисе.
– Надеюсь. На карте бензоколонка не показана. Но в таком большом городе их должно быть по крайней мере несколько. И не исключено, что одна открыта. Если нет, после Куангнгая перед Данангом есть еще один город, до которого мы можем дотянуть. Он называется Хойан – древний китайский порт. Много туристов, очаровательное место. Я туда ездила из Хюэ. Там много всяких заведений. Думаю, что есть работающая бензоколонка. Туда мы скорее всего доедем. Но между Хойаном и Данангом больше ничего не будет.
– Ладно. Посмотрим, что получится.
Мистер Кам понял, что мы обсуждаем топливо, и что-то сказал Сьюзан.
– Он теперь наш друг, – повернулась она ко мне, – и говорит, что иногда им удается покупать бензин у частных продавцов.
Говорит, что он бывает в ларьках вдоль дороги. Надо искать раскрашенную вывеску "етксанг", что значит "бензин".
– И они открыты всю ночь?
– Вроде того. Нужно зайти в ближайший от вывески дом, и там продадут бензин. Я так покупала для своего мотоцикла. Его фасуют в бутылки из-под прохладительных напитков и заламывают приличную цену.
– Сколько бутылок колы влезает в бак?
– Я не взяла калькулятор. А ты лучше следи за вывеской "етксанг".
– Скажи мне еще раз, – попросил я Сьюзан, – почему мистер Кам не станет исполнять свой гражданский долг и не обратится в полицию? Только учти, от твоего ответа зависит его жизнь.
Она немного помолчала, а затем ответила:
– Я даже не сумела бы перевести на вьетнамский понятие "гражданский долг". Если он заработает сотню долларов для себя, две сотни для мистера Тука и получит несколько сотен на ремонт машины, ему ни к чему обращаться в полицию. Когда в Сайгоне происходит авария, потерпевшие меньше всего хотят, чтобы вмешивались копы.
– Ясно. Проблема закрыта.
Мистер Кам захотел курить, и он заслужил сигарету. Сьюзан щелкнула зажигалкой и держала сигарету у рта вьетнамца, пока тот втягивал и выпускал дым.
Мы приехали в местечко Сахюинх – окруженную солеными болотами живописную деревню. И не успели оглянуться, как опять оказались в ночи. Мы неслись дальше – шоссе свернуло в глубь суши, туда, где среди рисовых полей раскинулись одинокие деревушки.
Я посмотрел на указатель топлива – стрелка упала ниже четверти бака. Дорога была плоской, и я снизил скорость до восьмидесяти километров в час, надеясь выдавить несколько лишних капель, чтобы добраться до Куангнгая. На худой конец у нас было двадцать литров в канистрах.
На дороге не было указателей, которые сообщали бы расстояние между городами. И даже указателей с названиями самих городов. Мы ориентировались исключительно по карте. Дорога была то приличной, то совершенно жуткой. Этому краю еще развиваться и развиваться, но, говоря по совести, после тридцати лет войны он уже к чему-то пришел.
– Приближаемся к Куангнгаю, – сообщила мне Сьюзан. – Он по нашу сторону реки Трахук. Шоссе переходит в главную улицу. Может быть, не стоит в такой час стараться прорываться через город? Даже если мы обнаружим открытую колонку, тебе надо поменяться с Камом местами.
– И что ты предлагаешь?
– Я предлагаю поставить машину под первое встречное дерево и подождать до утра. А утром въедем в город и заправимся.
– Хорошо. Ищи место.
Я снизил скорость, и мы стали искать место, где машина не бросалась бы в глаза.