До Куангнгая оставалось всего несколько километров, и на горизонте уже виднелось марево городских огней. Удивительно, как города отличаются от окружающей местности, подумал я. Ни пригородов, ни магазинов, ни заправочных станций. И ни одного копа на шоссе с тех самых пор, как мы тронулись в путь, – кроме тех, которых я загнал в кювет. Но Сьюзан сказала, что в темное время суток дорогу патрулируют военные. Так вот, если на шоссе обнаружится хотя бы один армейский патруль и он натолкнется на гражданскую машину – нашу, – нас захапают без всяких причин. Хотя у нас, конечно, есть туз в рукаве – "кольт" сорок пятого калибра. Этого они не ожидают.
До Куангнгая оставалось не больше километра, но я так и не нашел места, где приткнуться. Нам попадались только рисовые поля и деревеньки да одна пальмовая рощица, в которой не спрячешь машину.
Посреди рисовых посадок я заметил возвышение, связанное с дорогой то ли грязной гатью, то ли дамбой. И хотя видел раньше такие места, не сразу догадался, что это такое.
– Могильник. Мы можем поставить машину за ним, и никто нас не заметит.
Я замедлил скорость и свернул на топкую гать, которая шла по орошаемому полю.
Кам встрепенулся и что-то забормотал.
– Что с ним такое?
– Он говорит, что это могильник.
– Я знаю. Мы в таких могильниках окапывались на ночь. Земля легкая, высота, хороший сектор обстрела...
– Он спрашивает, зачем ты повернул к могильнику, и говорит – туда нельзя.
Я остановился на полдороге, и Кам успокоился.
– Что он лопочет?
Сьюзан перебросилась с вьетнамцем несколькими фразами.
– Я ему сказала, что мы собираемся провести там ночь. Он не в восторге.
– Вот еще... Там же все мертвые. Скажи ему, мы будем вести себя очень почтительно и станем всю ночь молиться.
– Пол, он не станет ночевать на могильнике. Тебе придется вязать его по рукам и ногам. Они очень суеверны, а это святотатство.
– Но я-то не суеверен, и меня не трогают культовые предрассудки.
– Пол!..
– Ну хорошо. – Я включил заднюю передачу и попятился по узкой дорожке, выбрался на шоссе и перешел на первую скорость. Стоит сделать что-нибудь хорошее, как удача сразу оставляет тебя.
И в доказательство впереди в километре вспыхнули фары. Я вырубил свет и замедлил скорость. Для грузовика встречные фары светили слишком низко над дорогой. Значит, это машина поменьше, например, джип военного патруля.
– Пол, съезжай с дороги! – закричала Сьюзан.
– Вижу, – отозвался я. И, включив передний мост, направил "ниссан" с насыпи. Кювета здесь не было – под насыпью сразу начинались рисовые посадки. Я повел машину с выключенными фарами параллельно дороге – правые колеса месили жижу на рисовом поле, а левые шли по откосу насыпи. Мы накренились под сорок пять градусов, и я тревожился, как бы автомобиль не перевернулся. Задние колеса начали буксовать и увязать в грязи. Я остановился.
Посмотрел вверх и понял, что насыпь меня не скрывала. Но поскольку было темно, оставалось надеяться на лучшее. И готовиться к худшему.
– Дай-ка мне твою сумку, – попросил я Сьюзан.
Шум мотора приближался, луч становился все ярче.
Сьюзан передала мне сумку, я сунул руку внутрь и нащупал пистолетную рукоятку. Я не хотел, чтобы Кам видел оружие, – опасался, что вид "кольта" убедит его обратиться в полицию.
Ощутил ладонью тыльную часть магазина и снял пистолет с предохранителя.
– Обойма полная? – спросил я Сьюзан.
– Да, – ответила она.
– Патрон дослан в патронник?
– Нет.
– Запасные обоймы?
– Две. Я боюсь, – добавила она.
До мистера Кама стало что-то доходить. У него был такой вид, словно он репетировал, что будет говорить властям. Удачно еще, что я не согласился его развязать.
Через несколько секунд автомобиль поравнялся с нами – большой джип, не желтый, а темный. Как я определил, военный. Я разглядел шофера – он внимательно следил за дорогой. Сзади сидел еще человек.
Крыша "ниссана" оказалась вровень с насыпью. Синий цвет не выделялся в ночи, и боги были на нашей стороне. Военный автомобиль проехал мимо.
Мы, как мне показалось, еще долго сидели не двигаясь. Затем я включил задний ход. Задние колеса зацепились за грунт, и "ниссан" вылез на насыпь.
Несколько секунд я не включал фары и оглядывался. Но было так темно, что в десяти ярдах не удавалось ничего рассмотреть.
Затем, не включая света, я повел машину в сторону Куангнгая. В мареве города по обеим сторонам шоссе выделялись силуэты домов. И вдруг я заметил кое-что показавшееся мне многообещающим. Повернул в сторону черной тени и врубил фары.
Справа, в конце грязной дорожки, стояло разрушенное строение без крыши. Оставалось надеяться, что это не буддийский храм, иначе у нас бы снова возникли проблемы с мистером Камом.
Я аккуратно свернул в грязь и поехал к белой оштукатуренной стене. Разрушенная башенка напоминала остатки церковной колокольни.
– Католический собор, – обернулся я к Сьюзан. – Надеюсь, наш друг не католик?
Сьюзан о чем-то переговорила с Камом, и тот кивнул.
Я въехал в широкий вход. Попятился и поставил машину в угол, чтобы ее не было видно с шоссе. Фары освещали то, что некогда было стенами здания, а сквозь мощеный пол обильно проросла трава.
Я выключил свет и зажигание.
– Ну вот вам и ночлег.
Мы вышли и потянулись – все, кроме мистера Кама, которому со связанными руками показалось не слишком удобно тянуться. И я его развязал.
Сьюзан достала из машины воду и закуски, и мы хоть и на редкость отвратительно, но все же поужинали.
– А что, на той бензозаправке не было ни "Ринг-динг" [60] , ни крекеров? Что это за гадость?
– Не знаю. Что-то сладкое. И перестань жаловаться. Ты должен быть благодарен.
Мистер Кам смолотил явно больше своей доли непонятной субстанции из целлофановых пакетов и выпил целый литр воды.
У меня не оставалось выбора – пришлось опять его связать. Я стянул ему за спиной большие пальцы рук, отнял сандалии и пустил на заднее сиденье "ниссана", где он преспокойно улегся.
А мы со Сьюзан сели, скрестив ноги, в противоположном углу. Единственным освещением был проникающий сквозь разобранную крышу свет звезд.
– В свое время была симпатичная деревенская церковь, – заметила Сьюзан.
– Когда я был здесь, такие стояли повсюду, – ответил я. – Разрушенные церкви и пагоды. Самые крепкие строения в округе. Поэтому люди собирались под защиту их стен. Пули они выдерживали, а ракеты и мины – нет.