Мы вошли в здание. Из-за конторки поднялся сержант:
— Чем могу служить?
Я показал ему удостоверение.
— Проводите нас, пожалуйста, в кабинет полковника Мура.
— Я позвоню ему, шеф, — ответил сержант.
Не люблю эту неофициальную форму обращения к уорент-офицеру, и потому я слегка повысил голос:
— Вы плохо слышите, сержант? Проводите нас в его кабинет.
— Есть, сэр. Следуйте за мной.
Мы шли длинным гулким коридором вдоль стены цвета плесени. Пол не был даже устлан каменными плитами, а просто залит грязно-серым бетоном. Каждые пять ярдов попадалась распахнутая стальная дверь, ведущая в небольшое помещение, где за металлическими столами трудились лейтенанты и капитаны.
— Это тебе не Ницше, а что-то от Кафки.
Сержант глянул на меня, но промолчал.
— Когда прибыл полковник? — спросил я.
— Минут десять назад.
— Серый «форд-ферлейн» перед зданием — его?
— Так точно, сэр... Это по поводу убийства Кемпбелл?
— Уж конечно, не по поводу нарушения правил парковки.
— Понимаю, сэр.
— Где кабинет капитана Кемпбелл?
— Напротив кабинета полковника Мура. Там сейчас ничего нет.
Дверь с табличкой «Полковник Мур» оказалась в самом конце коридора.
— Доложить о вас? — спросил сержант.
— Не надо. Вы свободны, сержант.
Он неуверенно начал:
— Я...
— Да?
— Надеюсь, вы найдете этого типа, — сказал сержант и зашагал по коридору.
Синтия открыла дверь с табличкой «Капитан Кемпбелл», и мы вошли внутрь. Кабинет был пуст, только на полу лежал букетик цветов, без записки.
Мы осмотрелись и вышли. Я постучал в кабинет Мура.
— Входите, входите, — откликнулся он.
Мы вошли. Полковник Мур сидел, сгорбившись над столом, и не поднял головы. Кабинет был просторный, но такой же мрачный, как и все остальные, мимо которых мы шли. По правую руку у стены стояла картотека, по левую руку — небольшой стол для заседания, в углу — открытый металлический шкаф, где висела куртка полковника. Напольный вентилятор гнал по комнате воздух, шевеля бумаги, приклеенные к стене. Возле письменного стола стоял бумагорезательный аппарат — основной символ положения государственного служащего.
Полковник поднял глаза.
— В чем дело? А-а... — Он огляделся, словно недоумевая, откуда мы взялись.
— Простите, что нагрянули без предупреждения, полковник, но были рядом и вот решили... Позвольте присесть?
— Ничего, садитесь. — Мур жестом указал на два стула перед его столом. — Буду признателен, если в следующий раз вы сообщите заранее, что хотите меня видеть.
— Хорошо, сэр, в следующий раз мы сообщим заранее, когда захотим видеть вас в помещении военной полиции.
— Просто дайте мне знать.
Как и большинство людей академического склада, полковник плохо разбирался в тонкостях заорганизованного мира. Он не понял бы намека, даже если бы я сказал: «В следующий раз поговорим в полиции».
— Чем могу быть полезен?
— Я хотел бы, чтобы вы еще раз подтвердили, что вы были дома в ту ночь, когда произошла трагедия.
— Я приехал домой около девятнадцати часов, а утром, в семь тридцать, отправился на работу.
Приблизительно в семь тридцать мы с Синтией приехали на Виктори-Гарденс.
— Вы живете один?
— Один.
— Кто-нибудь может подтвердить, что вы были дома?
— Нет.
— В двадцать три ноль-ноль вы звонили в штаб и разговаривали с капитаном Кемпбелл. Я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь.
— Разговор имел отношение к работе?
— Совершенно верно.
— Затем около полудня вы позвонили ей вторично и оставили сообщение на автоответчике.
— Да.
— Вы пытались дозвониться и раньше, но ее телефон не работал.
— Правильно.
— Что вы хотели ей сказать?
— То, что записано на автоответчике: что наряд полиции обчистил ее кабинет. Я пытался возражать, у нее хранились секретные материалы, но они не пожелали даже выслушать... Наша армия напоминает мне полицейское государство. Вы понимаете, что это такое — когда полиции не требуется даже ордер на обыск?
— Полковник, то же самое сделали бы в моей крупной частной компании. В армии все и вся принадлежит дяде Сэму. Разумеется, у вас есть определенные конституционные права относительно криминального расследования, но я не советовал бы пытаться воспользоваться сейчас ими. Иначе я надену на ваши права наручники и отправлю вас в тюрьму. Там все, и я в том числе, будут соблюдать ваши права. Итак, в настроении ли сотрудничать со следствием?
— Нет, не в настроении. Но вынужден это сделать под давлением и протестуя против этого давления.
— Отлично.
Я еще раз оглядел кабинет. На верхней полке шкафа лежал несессер с туалетными принадлежностями, откуда, вероятно, и была взята щетка для волос. Интересно, Мур заметил пропажу? Потом я заглянул в ящик аппарата для измельчения бумаги — он был пуст. Нет, Мур не дурак и не рассеянный благожелательный чудак, какими обычно рисуют профессоров. Напротив, он хитроумен и страшен. Как все высокомерные люди, Мур был, однако, беспечен. Я не особенно удивился бы, увидев сейчас на его столе палаточные колья и молоток.
— Мистер Бреннер, у меня сегодня мало времени.
— Вы сказали, что посвятите нас в некоторые особенности психологии капитана Кемпбелл.
— Что вы хотели бы знать?
— Прежде всего — почему она ненавидела отца?
Мур долго смотрел на меня.
— Вижу, вы кое-что разузнали с момента нашего последнего разговора.
— Да, сэр. Мы с мисс Санхилл разговаривали со многими людьми, и каждый сообщил нечто новенькое. Сейчас мы идем по второму кругу и через несколько дней узнаем, кого и о чем спрашивать, отделим хороших людей от плохих и арестуем последних. Проще простого по сравнению с психологической войной.
— Не скромничайте.
— Так почему же Энн ненавидела отца?
Мур глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Позвольте мне начать с того, что генерал Кемпбелл, по моему мнению, обладает ярко выраженной предрасположенностью к принуждению. Человек он самодостаточный, властный, не терпит критики, педант, не склонный к излияниям. При этом он, безусловно, знает дело и находится на своем месте.