— Лучше бы поскорее отсюда выбраться, — сказал Рассел.
— Но не так, как мы планировали, — пробормотал я, подстраиваясь к потоку движения. — Или не так, как им думается.
Мы выехали из горячей зоны. Наш бортовой наблюдатель Рассел следил за всеми машинами, проезжавшими с одной стороны, Зейн взял на себя другую. Хейли протиснулась в багажник между красными задними фарами и вела тыловое наблюдение. Сидевший рядом со мной на переднем сиденье Эрик контролировал все машины, проезжавшие навстречу по противоположной полосе, на случай если они организуют тотальное слежение и вместе с остальными машинами, ведущими нас, попытаются взять «додж» в кольцо, выверяя все наши маневры по рации. Как человек за рулем, я сконцентрировался на том, чтобы мы и впредь представляли собой движущуюся мишень.
Мы въехали в Нью-Йорк по мосту.
Теперь рискнули выбираться через туннель.
Мы с грохотом мчали по этой длинной и ярко освещенной трубе, отраженные и преломленные, как свет, пойманный импровизированным телескопом Эрика. Если бы кому-нибудь из наших преследователей пришло в голову устроить нам засаду в этом туннеле, то мы все попали бы на передовицы газет, а такого рода инцидент с массовым столкновением был бы невозможен уже хотя бы по соображениям секретности проводимой операции. Мы платили пошлину, зная, что камеры ведут нас на юг, как того и ожидали наши преследователи.
Но как только через полминуты мы выехали из туннеля, я резко свернул на плавную линию выездной рампы.
— Зря ты это. К добру не приведет, — сказал Зейн.
— А вот посмотрим, чья правда, — отозвался я, укрываясь в разреженном потоке воздуха за ревущим впереди грузовиком.
Единственное, что теперь было видно нам сквозь лобовое стекло, — это концы ящиков, которыми он был нагружен. Если повезет, то все камеры — какого бы они ни были слежения — не обнаружили бы ничего, кроме фар несущегося впереди грузовика.
Десять минут спустя Хейли доложила, что настырные желтые фары, светившие нам вслед, исчезли. Я отстал от грузовика, предоставив его водителю нестись по полуночному шоссе без нас.
И снова дорога. Темный, пустынный хайвей. Повсюду царила ночь. Поскрипывали на поворотах покрышки. От сидений пахло чем-то незнакомым, детским соком, нашим потом.
— Что с нами происходит? — прошептал Рассел.
— Все на свете, — само собой вырвалось у меня.
— Нет, дружище, — ответил Рассел. — Я серьезно. Зейн… Его ничем не пробьешь, невозмутимый как черт. Я… Я сделал это. Я этого добился. Все те годы в больнице… Я чувствую…
— Пустоту, — сказал Зейн. — Свет.
— Да-а, — протянул Рассел, — думаешь, наши контрабандные пилюли действуют?
— Доктор Ф. говорил, что любой врач — это всего лишь инструмент. Что мы должны делать всю работу сами.
— Или пусть ее проделывают с нами, — сказала Хейли.
— Вот именно.
Знаки, которые наше сознание не успело зарегистрировать, промелькнули за лобовым стеклом.
— Ты думаешь, мы все еще психи? — уточнил Рассел.
— Да, — кивнул я. — Некоторые вещи не меняются.
— А я-то думала, ты считаешь, перемена — единственное настоящее в жизни, — хмыкнула Хейли.
— Какие глупости! — сказал я. — Если я прав, то я на неверном пути.
— Но куда мы едем? — спросил Рассел.
— В Вашингтон, округ Колумбия, — ответил Эрик.
— Короче, — попросил я.
— К Кайлу Руссо, — вступила Хейли. — К голосу по телефону. К черным буквам на белой карточке.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Рассел. — Вы с Эриком?
Хейли вздохнула:
— Чувства скоро перестанут меня волновать.
— Значит, ты такая же и осталась, — сказал Зейн. — И Эрик… Такие же, как вы были у Жюля… Вы такие же, как были. Но Виктор понемногу становится забавным.
— Я всегда был забавным!
— Не-а, — покачал головой Рассел. — Тебе просто казалось. За тобой слишком долго охотились, ты слишком много воевал, но теперь… Даешь слабину, дружище.
— Посмотрим.
Я обеими руками впился в руль автомобиля. Так мы промчались шестьдесят миль за час по ночному шоссе.
— Вот это да! — заорал Рассел.
Зейн рванулся вперед с заднего сиденья.
Но я отшвырнул его и снова намертво впился в баранку.
— Ну что, забавно? — спросил я. — Ха-ха! А может, недостаточно забавно?
Зейн, видный мне в зеркале заднего вида, нахмурился.
Тогда я спросил:
— Эрик?
Приказу надо повиноваться, даже если он отдан младшим по чину.
— Вик держит рулевое колесо коленками, — сообщил Эрик с пассажирского сиденья за мной.
— Хорошо, что напомнили. — Хейли стала рыться в своих вещах. Включила фонарик. Страницы толстой книги, которую дал ей Жюль, переворачивались шурша. — Я так и думала. Рассел, знаешь, что это были за белые пилюли?
— Да, я одну принял.
— Это противозачаточное.
— Что?!
— Теперь можешь не волноваться, когда кто-нибудь скажет «хрен тебе в задницу», — прокомментировал я.
— Вы только поглядите! — заорал Зейн. — Вик становится все забавнее.
— А я чувствую, что меня поимели, пусть и фигурально!
— Что ж, — ответил я Расселу.
— Если тебя оттрахали, — сказал Зейн, — то лучше подумай о той девчонке в школе рядом со «Старбаксом», которая за несколько долларов бросила свои таблетки в наш стаканчик.
— Любители, дилетанты, — вздохнул я.
— А как насчет нас? — спросил Рассел. — Мы были профессионалами, но теперь…
— Мы занимаем прежнее положение, — сказал Зейн. — Доктор Ф. настаивал, что, от какой бы травмы мы ни свихнулись, мы все равно оказались в такой же заднице из-за генной инженерии или какой-то еще предрасположенности.
— Значит, надо сначала сойти с ума, чтобы стать психом? — спросил я. — Какая-то чепуха получается.
Покрышки нашего автомобиля ровно шелестели по дороге, ночь явно оставалась позади.
Рассел передал Эрику один из своих дисков. Наш инженер поставил его в проигрыватель угнанной машины, и вот уже Брюс Спрингстин из альбома «Небраска» разъезжал на угнанной машине и просил полицейских не останавливать его.
«Каждый стремится бежать? — подумал я. — Так почему же мы все такие одинокие?»
Лицо Эрика высвечивали огни нашей приборной доски.
— Эй! — сказал я ему. — Там, в городе, у Жюля. Ты выглядел ужасно.
Его так бросило в краску, что мне показалось — на доске вспыхнул еще один прибор.