По диагонали через двор за окном проходила дорожка, вымощенная песчаником. Что-то там двигалось, тихо шурша по каменным плиткам: «ш-ш-шу… ш-ш-шу… ш-ш-шу…»
Тревор отдернул руку от шнура. Сердце заколотилось в груди, как птица, пытающаяся вырваться из клетки.
«Па-а-па-а!!!» — закричал кто-то у него в голове, но из груди Тревора вырвалось только частое прерывистое дыхание. Он зажмурился и стиснул зубы.
«Все это ерунда, — повторил он, обращаясь к себе. — Ничего страшного там нет». Он сдержал дыхание и почувствовал, что птица в груди немного успокоилась. Тогда быстро, чтобы не передумать, он взялся за шнур, потянул его и широко открыл глаза. Шторы открылись с тихим пластмассовым стуком.
Перед Тревором был залитый лунным светом двор. А там — никого.
«Ш-ш-шу… ш-ш-шу…» — послышалось ближе к дому.
Мальчик выглянул в окно и облегченно перевел дыхание. Толстый и пушистый енот тащил по дорожке бумажный пакет из-под еды, держа его зубами за край. Он поочередно делал шаг назад и протаскивал движением шеи пакет сантиметров на пятнадцать, издавая тот самый звук: «ш-ш-шу».
Тревор прислонился лбом к стеклу — отчасти для того, чтобы видеть зверька, но в основном от облегчения.
— Ах ты… негодник, — произнес он.
Енот, словно услышав его, выпустил пакет, вытянул вверх шею и посмотрел на окно. Он поднялся вверх и посидел на задних лапах, принюхиваясь. Затем опустил передние лапы на землю и, не поднимая пакета, направился к задней калитке. На полпути до нее енот остановился возле второго сокровища, которое он, очевидно, пытался стащить — большой банки из-под супа. Тревор вспомнил, что это была банка куриной лапши, которую они накануне ели на обед. Енот поднял ее, заглянул внутрь, словно пытаясь выпить остатки, и бросил. Звяк, — донеслось из-за стекла.
Тревор улыбнулся.
— Возвращайся и забери пакет, парень, — тихо сказал он. — Мусорщик приедет — поздно будет.
Большая тень заслонила от него луну. Тревор поднял голову — по небу медленно ползли облака. Он вновь перевел взгляд на енота: тот вперевалочку уходил к калитке — с пустыми лапами.
— Ну пока, — прошептал мальчик. Он повернулся, решив оставить шторы открытыми, чтобы было светлее. От его ног по ковру в глубь комнаты протянулась бледная тень. Тревор пошел вслед за ней в коридор, где та совсем растворилась. Не включая света, он нащупал дорогу в туалет.
Отыскав тропу, Олаф успел пройти по ней не больше десятка шагов — и вдруг остановился, замер и прислушался. Через несколько секунд повторился звук, который, следовательно, не померещился ему и в первый раз, — лай. Далекий и приглушенный. Но это был не лай местной собаки, который Олаф незадолго то того слышал. Это был очень хорошо знакомый ему лай. В нем звучало особое напряжение и такой набор нот, который Олаф не спутал бы ни с каким другим. Лай был немного протяжным и в конце едва не переходил в вой.
Фрейя. Что-то ее побеспокоило.
Олаф, не раздумывая, повернулся и побежал обратно. Затем свернул с тропы и через полминуты миновал то место, где так долго неподвижно сидел, как горгулья, подстерегающая злых духов.
Фрейя снова затявкала.
Это была не драка, она не защищала микроавтобус. Она сообщала ему, Олафу, что произошло нечто заслуживающее его внимания, и другие собаки ее не останавливали. Но это не вопрос жизни и смерти… пока. Он бежал, пригибаясь и уворачиваясь от веток и перепрыгивая через кусты, и прикидывал, что же могло случиться. Турист какой-нибудь прошел мимо. Подростки приметили машину и осторожно приближались к ней с недобрыми намерениями. Рядом проехала другая машина, возможно, полицейская.
Олаф миновал вершину горы, возвышавшейся за грядой близ города. Теперь, вниз по склону, бежать стало легче.
Он ведь поставил машину между двумя деревьями и закидал ее срубленными ветками. Странно, что ее так быстро заметили, да еще ночью. Но Фрейя зря не…
Она залаяла снова, на этот раз близко и отчетливо.
Фрейя не станет шуметь, если машину не обнаружили.
Когда до микроавтобуса оставалось метров двести, Олаф замедлил шаги. Он не мог подойти к машине, не осмотревшись. Если полиция засекла ее и как-то провела связь между ней и делами рук Олафа, то полицейские, должно быть, сидят в засаде. Может, они думают, что он спит в микроавтобусе или готовит оружие, чтобы достойно их встретить. Фрейя не сможет отличить засаду от любопытного прохожего, пока в машину не начнут вламываться или не осветят прожекторами. Но ни того, ни другого явно не происходит.
Олаф двигался от дерева к дереву и принюхивался, пытаясь уловить запахи, сопутствующие опасности: дым сигареты, машинное масло, человеческий пот. Подойдя достаточно близко, он пригнулся к земле, чтобы его силуэт меньше напоминал человеческий. Когда в поле зрения показались ветки, которыми он прикрыл машину, Олаф гибко приник к земле — будто растекся по траве. Поглядывая по сторонам (чтобы задействовать боковые участки сетчатки, более чуткие, чем те, что расположены прямо напротив зрачка), он осмотрел темноту ночного леса. Далее он двигался на локтях и коленях, временами останавливаясь, чтобы осмотреться и прислушаться. Так он прополз по окружности вокруг тайника, где спрятал машину, и внимательно обследовал окрестности.
Ничего подозрительного. Но Фрейя продолжала временами взлаивать, с периодичностью примерно в пять секунд.
Олаф подполз к груде ветвей, закрывавших машину, и отодвинул три из них в сторону. Затем просунул голову и плечи в образовавшийся проход. Под машиной никто не прятался. Да и внутри тоже — амортизаторы не просели под тяжестью человеческого тела. Впрочем, эту возможность Олаф приравнивал к нулю: уж скорее бы собаки расправили крылья и улетели. В таком случае следовало записать лай Фрейи, убить или как-то обездвижить всех трех его зверюг, а потом воспроизводить эти звуки на очень хорошей аппаратуре. Олаф перекатился на спину и осмотрел крону деревьев над микроавтобусом. Там тоже засады не было.
Так в чем дело?
Олаф смахнул маскировочные ветки с машины. Когда он встал с земли, все три собаки уставились на него из окон автомобиля. Фрейя начала поскуливать. Олаф обошел микроавтобус и открыл дверь. Собаки сгрудились у выхода.
— Hva vik hora? — прошептал он, не заходя в машину, и вопросительно посмотрел на них. Потом заметил желтый огонек индикатора уровня масла на приборной панели, и покивал. Он не учил Фрейю давать ему знать, что эта лампочка загорелась, но животное каким-то образом догадалось, что это важно, и Олаф был доволен.
— Goo stelpa. Хорошая девочка. — Он произнес это с чувством, чтобы собака поняла, какое впечатление произвела на него. Олаф почесал ей морду, голову, затем шею и горло. Тор и Эрик равнодушно наблюдали. Они были старше Фрейи и больше уверены в расположении к ним хозяина. Олаф и им почесал головы и, похвалив, прогнал всех троих в салон.