Хейзел старалась не встречаться с Грином, пока он собирал свои вещи со стола, и никому не объяснила, что произошло. Правда, по пути в кабинет она встретилась глазами с Уингейтом и по его взгляду поняла, что он в курсе происходящего. Первый раз за две недели она не могла сконцентрироваться на расследовании. Вместо этого Хейзел задумалась о том, что ее ждет впереди. Наверняка создадут комиссию, проведут следствие, выявят превышение должностных полномочий. Вряд ли удастся выкрутиться из судебной передряги кристально чистой. С одной стороны, утешала мысль о комиссии — ведь тогда обвинения Грина выплывут наружу, а ей невыносимо воспринимать их как личные претензии бывшего помощника. Потом либо придется официально признать свою некомпетентность, либо признаться самой себе в потере старого друга. В данный момент сложно сказать, что лучше.
Хейзел налила себе вторую порцию виски, натренированным глазом следя за дверью. Ее потянуло в сон. А еще больше тянуло к теплу человеческого тела, которое могло находиться рядом в постели, и вовсе не из-за жажды нежных прикосновений, а потому, что Хейзел устала от одиночества. Ее все время окружали люди, и приходилось изо дня в день общаться с личным составом, решать повседневные вопросы, наставлять кого-то на правильный путь. Но рядом нет родной души, и отсутствие оной особенно остро ощущается во время одиноких утренних прогулок. Пусть он придет среди ночи, разделит с ней сон и исчезнет раньше, чем она проснется, — ей и этого довольно. Хейзел согласна на все ради близости родного человека! Впрочем, она совсем отчаялась испытать ее вновь.
Вскоре бутылка почти опустела. Хейзел спрятала в тайник остатки и ощутила приятное тепло, разливающееся по телу. Едва она успела закрыть ящик, как в дверь настойчиво постучали и на пороге появился Джеймс Уингейт, который смущенно отводил взгляд в сторону.
— Я подумал, вы захотите взглянуть сами, — произнес он, передавая ей пачку бумаг. — Севиньи прислал по электронной почте фотографии с места убийства. Отвратительная картина, скажу я вам! — Видимо, он заметил, что Хейзел еле стоит на ногах, потому что добавил: — Может, вам лучше присесть?
Она отступила к спасительному столу, села и стала просматривать фотографии. Желудок свело судорогой при виде отталкивающего зрелища. На небольшой койке, возвышающейся словно алтарь, лежал полусгнивший труп мужчины, огромного, как столетний дуб. Хейзел показалось, что даже сейчас она ощущает запах разлагающегося тела. Какая сила нужна, чтобы поднять черный каменный столб и вонзить его в грудь человека!
— Не знаешь, к каким выводам пришла конная полиция, когда осмотрелась на месте преступления? Уже выяснила причины смерти?
— Мы не спрашивали. Я подумал, умнее пока держаться в тени.
— Вполне возможно. По-твоему, Саймон убил собственного брата?
— Сложно сказать.
— Какую информацию нашли о Питере Маллике? Севиньи раскопал что-нибудь про него?
— Пока нет. Только прислал фотографии. О секте братьев мы пока ничего не нашли, но кое-что обнаружилось в Пиктоу: два новых образца крови в доме Лоуренс.
— Что там?
— Нашли образцы крови на лице Тамары, вдобавок к тому коктейлю, которым Усыпитель обычно окропляет свои жертвы. Лицо женщины измазано в крови, будто убитую миропомазали ею. Так вот один образец крови принадлежит самой жертве, а другой не совпадает ни с одним из тех образцов, которые мы обнаружили ранее. Я считаю, что Тамара оказала сопротивление.
— Передумала умирать?
— Возможно, — предположил Джеймс. — Только на теле не обнаружено характерных для сопротивления ран.
— Сейчас это не играет роли — мы его никогда уже не увидим. На какую-то секунду он оказался в наших руках, но сумел уйти. — Хейзел видела, как он тщетно пытается подобрать нужные слова, чтобы приободрить ее.
— Инспектор, — наконец обратился к ней Уингейт, — он ведь еще на свободе, его цели не изменились. Я вот что думаю…
— И что же ты думаешь, Джеймс?
— Мне кажется, пока убийца считает свою миссию неоконченной, у нас есть шансы его схватить.
— И каковы же наши шансы, по-твоему?
— Если откровенно, они ничтожно малы! — напрямик ответил он. — Но лично я не теряю надежды!
Хейзел махнула рукой, указывая на стул, и детектив послушно сел.
— Вот Рей Грин оказался не в восторге от моих методов расследования!
— Я так и понял.
— А что ты, Джеймс, думаешь о них?
Он чуть изменился в лице от столь откровенного вопроса.
— Скажем так, ваши методы отличаются от тех, к которым я привык.
— Отличаются в лучшую или худшую сторону?
— Всяко бывает.
— Ты ведь понимаешь, что здесь скоро грянет гром?
— Может, еще и не грянет.
— По-прежнему хочешь работать со мной?
— Да, мэм, я хочу работать с вами и дальше.
— Джеймс, можешь звать меня Хейзел. Только мы с тобой и остались!
— Хорошо, — нервно кивнул смутившийся Уингейт.
— Если ты со мной, выполнишь один необычный приказ? Даже если он покажется тебе неблагоразумным?
— Не вижу причин останавливаться на полпути! — ответил он.
— Молодец! — Хейзел рассмеялась. — Тогда для тебя есть одно задание.
Время ужина давно прошло, но есть совсем не хотелось. А вот глоток свежего воздуха не помешает. Переобувшись в кроссовки, Хейзел направилась к любимому озеру.
Вот и дождались последних ноябрьских дней — обнаженные деревья стыдливо застыли в ожидании первого снега. Хейзел всегда казалось, что этот месяц случайно появился в календаре. Он больше напоминает временный мост между двумя берегами — золотой осенью и веселым Рождеством. Наверное, когда-то давным-давно сбили попавшие под руки доски дешевыми гвоздями с намерением воздвигнуть позже что-нибудь более надежное и прочное, да, видать, в спешке позабыли.
Эх, вспомнить бы, о чем Хейзел мечтала в молодости, чего ждала от этой жизни. Понять бы, прав ли Грин, обвиняя ее в поиске всевозможных предлогов для самостоятельного проведения расследования. А ведь она никогда не замечала за собой желания сыграть роль спасителя рода человеческого. Впрочем, это не значит, что где-то в глубине души не скрывается заветная мечта. Еще в годы обучения в полицейской академии молодая Хейзел была окрылена идеей всеобщего порядка; пожалуй, тогда девушка еще верила в возможность осуществления своей мечты. Теперь, по прошествии тридцати лет службы в полиции, она понимала, что идеальный порядок есть понятие неосуществимое, а вот если его заменить мечтой о равновесии, то появляется реальный шанс воплотить ее в жизнь. Так устанавливается равновесие между контролируемыми действиями и хаосом, происходящим вокруг. А что говорить о вселенском равновесии между добром и злом? Или о равновесии между тем, чего не сделать с первого раза, и тем, что, благодаря навыкам, смастеришь аж с закрытыми глазами. Что ни говори, а равновесие придает жизни интересный ракурс. Впрочем, не всегда ли именно оно поддерживало вкус к жизни?