Он посмотрел на календарь. С этого номера на Витькин несколько раз звонили в конце десятых и эсэмэсили в двадцатых числах августа… Аккурат, выходит, перед тем как — и непосредственно когда — с Витькой творилось странное…
Так. Каринка звонила по нему сама, начиная с вечера пятницы, первого сентября… несколько раз в течение нескольких дней… Тех самых дней (суббота, воскресенье), когда, явно будучи на взводе, она допытывалась у всех: «А для тебя я кто?»… Когда, под конец (в понедельник), она набрала-таки Стаса…
Фил уставился в одиннадцать цифр. Потом, пожав плечами, натыкал их на собственном телефоне. Он не знал, на что рассчитывал (что не возьмут трубку?), но когда там ответили по-русски молодым мужским незнакомым голосом, Фил сообразил, что понятия не имеет, что сказать.
— Добрый вечер, — пробормотал он, — меня зовут Филипп. Я знакомый Карины Липатовой.
— Здравствуйте, — вежливо и несколько удивленно, — это она дала вам номер?
— Карина умерла, — сказал Фил.
Пауза.
— Черт… — Если собеседник и притворялся, что растерян, то весьма талантливо. — От чего?
— Разбилась. На машине.
— Когда?
— Две недели назад.
— Да… — Парень, кажется, не знал, что сказать.
— Простите… Я могу узнать, с кем говорю?
Пауза.
— Вы не знаете, кому звоните?
— Ваш номер попал ко мне… отчасти случайно. Но я хотел бы задать вам пару вопросов. Насчет Карины.
— Н-ну? — Удивленное недовольство сменялось, кажется, осторожной иронией.
— Во-первых, как к вам обращаться?
Пауза.
— Ну, зовите меня Мас.
«Правильный мужик… Всегда полный порядок в мыслях и поступках… Позитив как цель и логика как средство… Железно контролирует себя и думает, что окружающее тоже можно и нужно упорядочивать…»
Кто Она была для тебя?.. А кто ты для нее?..
Волей-неволей Фил возвращался к этому разговору, получившемуся долгим и странным. До абсурда, если вдуматься. Но Фил не вдумывался, вернее, вдумывался в другое. Садил на лестничной площадке сигарету за сигаретой под звуки пьяной остервенелой свары у соседей, под нытье лифта и громыхание его дверей. Кем бы он ни был, этот Мас, о Филе он, оказывается, слышал. Все-таки Каринка рассказывала о нем, и довольно подробно… Свою версию… Вот так вдруг узнаешь что-то о себе от совершенно неожиданных людей…
…А что, собственно, нового ты о себе узнал? «Правильный мужик»… Ну да, Фил всегда полагал, что жить следует по правилам. Ведь только такое существование бывает осмысленным, позволяющим себя уважать…
«…И думает, что окружающее тоже можно и нужно упорядочивать…»
Он всякий раз бросал эти размышления. Просто было наплевать. Оцепенение не проходило — умственное, эмоциональное, даже физическое.
…На выходе из подъезда ему чуть не въехали в морду какими-то длиннющими рейками. Рейки втаскивал внутрь жирноватый дядек (с пятого, кажется, этажа) с капризным выражением на щекастом лице; они у него все застревали, втыкаясь то в притолоку, то в щель между внутренней дверью и косяком. Дядек недовольно сопел и косился на Фила, словно тот ему мешал, а не наоборот, помогал, придерживая самозакрывающуюся створку. С полминуты Фил простоял спиной к стене, пропуская. Наконец вышел (не дождавшись, конечно, ни «пардон», ни «спасибо»). Распахнутая наружная дверь была подперта кирпичом.
Его машина стояла у самого подъезда. Фил уже взялся было за ручку, когда увидел, как только что впершийся буквально поперек узкой дорожки чудовищный джип «Кадиллак» наглухо заблокировал ему выезд. Задом он встал на проезжую часть, мордой на тротуар, перекрыв заодно и подход к дому. Из «Кадиллака» вылезла засушенная тетка без возраста (что-то, может, около пятидесяти) с яркими крашеными волосьями и на высоченных каблуках.
— Я прошу прощения… — окликнул ее Фил.
Тетка захлопнула дверцу, пискнула сигнализацией и заклацала прочь.
— Извините!.. — крикнул Фил ей в спину. Она не реагировала. — Уважаемая!..
Остановилась. Обернулась. Филу бросились в глаза гроздья золотых фенек и странный стеклянный взгляд.
— Я извиняюсь, вы выезд загородили… — кивнул он на осклабившийся широченной радиаторной решеткой Escalade.
Сушеная джиповладелица некоторое время в упор рассматривала Фила все с тем же непонятным ему выражением.
— Я выехать не могу, — терпеливо объяснил он.
— Те че? — бросила (выплюнула) тетка. Даже не как бомжу, а как приставшему малолетке-беспризорнику.
Опешивший Фил, не зная, как себя вести, в третий раз раздельно повторил:
— Я. Выехать. Не могу.
— Ты че, ох…л? — напористо осведомилась сушеная. — Че ты п…шь?
— Вы выражения выбирайте… — пролепетал он.
— Че, б…дь? — Интонация взвилась, полоснув дисковой пилой по доске. — Ты мне, гребень, будешь тут пасть свою е…ую разевать?! Тебе, б…дь, знаешь че в нее щас задуют?! Ты че, парашник, х… не сосал давно?! — Диск вертелся, прыскали опилки. — Я, б…дь, скажу — тебе дупло порвут, ты понял?! Тебя на хор, б…дь, поставят! На колхоз, б…дь, пустят!..
Фил стоял столбом, чувствуя полную утрату сцепления с реальностью. Мумия из джипа равномерно, с циклическим повышением децибел, визжала, харкаясь пещерным матом и аногенитальными блатными загибами. Это продолжалось довольно долго, на них таращились прохожие, кто-то уже замаячил в окнах.
Фил развернулся и пошел к подъезду. Нагнулся, поднял кирпич, подпирающий дверь. Выключившаяся было и шагнувшая в прежнем направлении мумия обернулась и замерла, заметив, что Фил движется к ее мордатому черному катафалку.
Перехватив обеими руками кирпич за «боковины», он опустил его на просторную лобовуху джипа. Стекло промялось и побелело. Взвыла сигнализация, замигали поворотники. Фил зашел справа и сунул кирпич в боковое водительское окно, лопнувшее с тугим звуком и опавшее на сиденье и Филу под ноги мелкой блестящей крошкой. Фил вышиб левое заднее и покосился на тетку. Та судорожно давила кнопки телефона. Он быстро сделал несколько шагов к ней. Тетка прижала мобилу к уху, подняла глаза на приближающегося с кирпичом Фила, шарахнулась назад. Глаза у нее были маленькие, округлившиеся и абсолютно бессмысленные.
Фил уронил кирпич, протянул руку, вырвал у твари телефон (что-то невиданно-крутое), неотрывно глядя в ее остановившиеся невменяемые бульки, медленно размахнулся и изо всей силы ахнул мобилу об асфальт. Тетка дернулась бежать, но зацепилась каблуком о поребрик и едва не грохнулась. Фил сгреб ее сзади за крашеные патлы, так что задрался острый подбородок, рывком притянул к себе и задохнувшись в боевом отравляющем парфюме, прошипел в оттянутое ювелирной блямбой ухо: