— Кто там?
— Это Джон Марч, Джин. Человек, который забрасывает вас сообщениями. — Молчание. — Джин, я тут замерзаю.
— Кто вы такой?
— Джон Марч. Я оставлял вам сообщения на автоответчике. Несколько раз.
— И чего вы хотите?..
— Поговорить о Холли. — Снова молчание. — О Холли Кейд.
— О Холли?
— Джин, может, впустите меня?
Раздалось жужжание, дверь открылась, я поднялся на второй этаж. Вернер ждал в коридоре перед квартирой. На нем были джинсы и черная клетчатая рубашка. Он захлопнул за собой дверь.
Выглядел Джин совсем как на снимках, разве что волосы немного подстриг (как раз хватало на коротенькую косичку), а от эспаньолки осталась лишь полоска по центру квадратного подбородка. Красивое лицо чуть похудело, а в темных глазах появилось что-то лисье, не пойманное камерой. В складке губ застыла жестокость. Не уловила камера и окружающую Вернера ауру злобной силы. Мускулистый, ростом шесть футов и три дюйма, гибкий, несмотря на рост, Вернер чем-то напоминал свернувшуюся кольцами змею, отчего коридор начинал казаться опасным и слишком маленьким. Вернер закатал рукава на крепких, лишенных растительности руках.
— Не думал, что сегодня кто-то выберется на улицу, — произнес он, словно сомневаясь в моем здравомыслии. Я сделал вид, что не заметил скепсиса, и мы пожали друг другу руки. Рукопожатие Вернера было сильным и жестким. Он оглядел меня и покачал головой. — Совсем замотался, некогда было перезвонить. Ну, так что вам нужно от Холли?
— У меня есть несколько вопросов, и нам, возможно, лучше поговорить в квартире.
— Каких вопросов? Я уже давно не видел ее.
— С этого я собирался начать. Я пытаюсь найти Холли.
— Неужели?
— Вряд ли уместно обсуждать это в коридоре, Джин… Но конечно, если в квартире у вас, гм, некоторый беспорядок…
Вернер бросил на меня косой взгляд.
— Как скажете. — Он выудил из кармана ключ, и я вошел за ним в квартиру.
Из крохотной прихожей мы попали в гостиную. Высокий потолок, белые отштукатуренные стены с панелями темного дерева, видавший виды деревянный пол, а еще залитый белым светом эркер.
Скромная, подержанная мебель, но с претензией на стиль и вроде крепкая. Зеленый диван, коричневые мягкие кресла, потертые столы из темной вишни, дубовые полки, заставленные игрушками. На стенах висели в основном большие репродукции в рамках: французская и итальянская реклама 1920-х годов со стильными дьяволами и чувственными эльфами, устроившимися на гигантских чашках кофе или развалившимися на кусках мыла. Еще на стенах висело полдюжины фотографий, тоже в рамках: фигуры в белых комбинезонах и сетчатых масках, орудующие шпагами, прыгающие и делающие выпады. Фехтовальщики. Газетные вырезки, прикрепленные к каждой фотографии, разоблачали в высоком парне самого Вернера, лет десять назад, очевидно, бывшего звездой фехтовальной команды колледжа.
Вернер обошел комнату, настороженно наблюдая, как я разглядываю фотографии, снимаю куртку и открываю блокнот. Я сел на диван. Вернер замер у камина, будто позировать собрался. Поставил локоть на каминную полку из темного дерева, посмотрел в зеркало, рассеянно пригладил бородку. Довольный увиденным, указал на фотографии:
— Потрясающий спорт. Невероятная физическая форма и великолепная подготовка для театра. И соревнования! Лучший способ узнать, мужчина ты или кто.
Я не помнил, чтобы у меня когда-либо возникали сомнения в этом вопросе, но воздержался от высказывания.
— Так когда вы видели Холли? — напомнил я.
— Она пропала?
— Мой клиент некоторое время пытался с ней связаться.
— Вы обратились к копам?
Я чуть помедлил.
— Нет еще.
— Почему же? Если она пропала…
— Насколько мне известно, Холли весьма щепетильна в отношении своей частной жизни. Мой клиент уважает ее чувства.
— И кто же этот клиент?
— Человек, который беспокоится о ней.
— Имени, полагаю, вы не назовете?
— Клиенты платят в том числе и за конфиденциальность.
Вернер покачал головой:
— Ничем не могу помочь. Я говорил вам, что давно не видел Холли.
— Но вы же общались с ней… довольно долго. По крайней мере во времена «Пытливого театра».
— Ну и что?
Я ободряюще улыбнулся:
— И вы, несомненно, немало о ней знаете. — Вернер пожал плечами, и я продолжил: — Вы остались в сфере искусства после того, как «Гимлет» распался?
Он кивнул и улыбнулся, обрадовавшись возможности поговорить о себе.
— Я теперь ставлю сам, и времена, когда мы с трудом находили сцену и зрителей, кажутся далеким прошлым. Сейчас у меня работы навалом, меня просто на части рвут. Я решил покончить с одноактными пьесами — в следующем месяце ставлю «Гамлета». В центре, не где-нибудь. Весной будет пьеса Дэвида Мамета в Коннектикуте, а на лето назначен большой проект в Уильямстауне. В сутках, блин, часов не хватает. — Он посмотрел в зеркало и провел пальцем по брови.
Я кивнул.
— А Холли театр больше не привлекает, верно? Она занялась этим… кино?
— Видео, — поправил Вернер.
— Работы хоть достойные?
— Откуда, черт побери, мне знать? Как я уже говорил, мистер Марч, ничем не могу вам помочь.
Я улыбнулся:
— Вы просто не пытаетесь, Джин. Уверен, вы знаете о Холли все, что только можно… в конце концов, вы долго были близки.
Вернер заметно напрягся. В голосе явственно послышалось рычание.
— По-моему, вы и сами немало о ней знаете, — пророкотал он.
Я пожал плечами:
— Я разговаривал с людьми.
— С кем разговаривали?
— С друзьями, знакомыми — обычными подозреваемыми. — Я изобразил, что листаю блокнот. — А что, разве вы с ней не встречались? Ну, выходит, я чего-то недопонял.
Вернер глубоко вздохнул и выдавил смешок.
— Я просто не знаю, можно ли вообще к нашим отношениям применить слово «встречались». Мы работали вместе, дружили и иногда трахались. Но ни о каких там чувствах речи не шло… Во всяком случае, для меня.
— Очевидно, для Холли тоже.
Скульптурное чело Вернера прорезали морщины.
— Что вы сказали?
— Я видел ее видеофильмы, Джин. — Вернер выпрямился, но промолчал. — Вы, как я понимаю, тоже, и они застали вас врасплох.
Вернер поджал губы и затеребил золотую сережку.
— Такое кого угодно застало бы врасплох, — произнес он медленно.