– Мартин, ты говорил, что в сумке золота на полмиллиона, но нам с Брэдом ни за что не продать монеты за такую цену. Я рассчитываю выручить за них тысяч триста, но этого не хватит на то, чтобы обустроиться, тем более что возвращение в Штаты исключается. И потом, я еще никогда не жила за границей, но мне кажется, нужно иметь за душой кругленькую сумму…

– Когда я сюда приехал, у меня было всего тридцать пять баксов, – прервал я ее.

– И что в итоге? – вздохнула она. – Ты ранен, бездомный, и тебя только что обули мошенники из трейлерного поселка.

Брэд обозначил свое нетерпение, нажав на клаксон.

Шерри-Ли приподнялась на цыпочки и прошептала мне на ухо:

– Мартин, у тебя все будет хорошо. Поверь мне!

Я отпрянул.

– Поверить тебе? Ну уж нет! – Я вынул из кармана ракушку и протянул ей. Когда-то давно, когда будущее рисовалось мне безоблачным, я обещал сохранить ракушку для нее. – Вот, держи на память обо мне!

Она посмотрела на ракушку, вспомнила кое-что, и на глаза у нее навернулись слезы.

– Я тоже оставила тебе подарок на память, – прошептала она. – А сейчас мне пора. Я тебя никогда не забуду, Мартин!

Она поцеловала меня в одну щеку, потом в другую, чмокнула в губы и ушла.

Хлопнула дверь, взревел мотор, заскрипел гравий, и я остался один-одинешенек. Гримаса судьбы… Казнь на рассвете… Вот такое черно-белое кино!

Шерри-Ли оставила свой радиоприемник. Я включил его. Эммилу Харрис и Грэм Парсонс исполняли композицию «Любовь ранит», будто я и сам не знал. Короче, я сидел и слушал, подперев голову руками, и ждал, когда хлынут слезы.

Но слез я не дождался. Да и откуда им было взяться?! И когда «Любовь ранит» закончилась, я пошел в спальню, лег на ее узкую кровать и стал обдумывать дальнейшую программу действий.

На стеганом покрывале она оставила дешевую виниловую сумку для боулинга. Ее содержимое было завернуто в пластиковый пакет. Я развернул пакет и обомлел – по покрывалу рассыпались пачки банкнот. Мне не нужно было их пересчитывать: я узнал ответ на вопрос, куда делись шестьдесят четыре тысячи долларов, которые Шерри-Ли увезла с фермы папаши Брэда. Совесть не позволила ей тратить деньги.

Теперь деньги принадлежали мне. Учитывая все обстоятельства, я пришел к выводу, что это самый лучший подарок на память о ней. А уж то, что она отдала их мне за спиной у Брэда, вообще поразило меня. Жаль, что, когда мы прощались, я держался с ней крайне сдержанно. Ладно, что было, то прошло! Тем более что жизнь – всего лишь миг, и надо стремиться к тому, чтобы не расширять, а сужать поле своей уязвимости.

Я запихал деньги обратно в сумку, засунул сумку в багажник «эльдорадо», выехал на «Тропу Тамайами» и помчался в сторону международного аэропорта.

Гуд-бай, мисс Шерри-Ли Льюис.

15

В то солнечное утро, ровно в девять, я тормознул у торгового центра в Вест-Палм-Бич. В девять тридцать я совершенно преобразился. Мои грязные, поношенные шмотки валялись на дне мусорного бака, а на мне был новенький джинсовый костюм.

Миловидная девица из бюро путешествий при торговом центре сказала, что простому смертному довольно сложно улететь на Кубу из Штатов, хотя она, хоть убей, не понимает, в чем тут дело. Она предположила, что, возможно, все дело в проблеме незаконной иммиграции, и посоветовала мне вылететь из Майами в Кингстон, центр популярной зоны отдыха на юго-востоке штата Нью-Йорк, а оттуда – в Гавану. Я купил билет до Ямайки, пояснив, что предпочитаю решать проблемы по мере их возникновения.

Откуда мне знать, сколько продлится остановка в пути в Кингстоне?!

В половине двенадцатого я стоял на перекрестке, на южной стороне Бойнтон-Бич, дожидаясь, когда на светофоре зажжется зеленый. Ко мне направился босой латино-иммигрант с губкой и пластиковым ведерком, но я жестом остановил его. Потом я передумал и поманил его.

– Эй, приятель, скажи, что такое «кебрашон»?

Он смерил меня весьма подозрительным взглядом, и тогда я помахал десяткой. Озираясь, будто опасался засады, он подошел и объяснил, что «кебрашон» – это как бы извращенец, таких полным-полно южнее Майами-Бич. Такой тип прикидывается, будто может трахнуть бабу, а на самом деле – «жопочник». Педик, короче…

Вот так так! Стало быть, Шерри-Ли подверглась изнасилованию в извращенном виде… А может, выдумала все, чтобы отмазать убийство?

В качестве благодарности я протянул мексиканцу золотую цепочку панцирного плетения, двадцать четыре дюйма, весом сто пятьдесят граммов.

Он лишь глянул на нее и покачал головой:

– Не возьму, слишком уж она в глаза бросается!

– А как насчет машины?

– Не понял…

– Нравится она тебе?

– Еще бы!

– Хочешь такую?

– Кончай прикалываться!

Я улыбнулся. Если уж «кадиллаку» суждено уехать в Мексику, тогда пусть этой навороченной тачкой владеет мексиканец.

– Залезай. – Я распахнул дверцу. – Доедем до аэропорта, а потом машина твоя. В этой стране без машины ты – никто.

Мексиканец пристроил губку с ведерком на заднем сиденье «эльдорадо» и захлопнул дверцу.

– А сам-то ты, случаем, не кебрашон?

– Не. – Я покачал головой. – Я обожаю обхаживать стриптизерш и официанток.

– А вообще-то ты кто?

– Благородный пьяница, всю жизнь стараюсь поступать по совести. Понял?

Мексиканец кивнул.

Я съехал на магистраль I-95 и включил радио.

День обещал быть погожим.

Я надеялся, что Господь Бог не выпускает меня из поля своего зрения и простит мне мои прегрешения.