Удар, вот что это было. Когда произошел первый удар, никто так и не понял. В любой другой день рядом с Либби находилась бы Одеон, но именно на эту неделю Одеон взяла себе отпуск. Когда Либби наконец открыла входную дверь, ее глаза были совсем сонными, и Алисон даже подумала, что она ожидала увидеть вместо нее кого-то другого.
— Как ты, Либби? — спросила Алисон, заходя на кухню (она уже услышала об аварии). — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, конечно, — рассеянно пробормотала Либби.
Она впустила Алисон и побрела куда-то в глубь дома, как будто искала забытую вещь. Она выглядела совершенно нормально, если не считать расплывавшегося на щеке багрового синяка.
Алисон спросила:
— Ты что, не можешь найти свою газету?
Алисон прошла в гостиную и немедленно обнаружила газету и очки Либби на привычном месте около окна. Она принесла газету на кухню, где Либби сидела за столом, рассеянно разглаживая скатерть легкими круговыми движениями. В доме царила идеальная чистота, нигде ни пылинки, ни соринки — возможно, именно поэтому Алисон не сразу заметила, что с Либби что-то не так.
— Вот твой пазл, — сказала она, подвигая газету в сторону Либби. Кухня была ярко освещена, солнце вовсю било в окна, но Либби зачем-то зажгла еще и верхний свет.
— Не могу я заниматься этой ерундой, — вдруг капризно заявила Либби, отталкивая газету, — буквы прыгают перед глазами. И мне действительно пора начать мариновать свеклу, а то ведь она не успеет приготовиться…
— Какую свеклу?
— Невеста приезжает в город на четвертом номере…
— Какая невеста? — спросила обескураженная Алисон. Она никогда не слыхала про четвертый номер, что бы это ни означало. Ида Рью навсегда покинула их дом лишь час назад, ушла, как обычно, в пятницу, но вот только в понедельник приходить она уже не собиралась… Она ничего не взяла с собой, только свою красную пластиковую кружку. Она не приняла подарки, которые Алисон так тщательно упаковала, слишком тяжелая получилась коробка. «Зачем мне все это? — насмешливо спросила она, поворачиваясь к Алисон и глядя ей прямо в глаза. У нее был такой вид, будто Алисон предложила ей пососать свой уже порядком обсосанный леденец. — На кой ляд мне вся эта ерунда?»
Алисон попыталась не заплакать.
— Ида, я люблю тебя, — прошептала она.
— Что ж, — задумчиво сказала Ида. — Я тоже тебя люблю.
Это было ужасно. Непереносимо было стоять и смотреть, как методично Ида складывает свой последний чек (все те же двадцать долларов, никакого бонуса за двадцать лет работы), небрежно сует его в сумочку, со стуком захлопывает ее.
— Не могу я больше жить на двадцать долларов в неделю, — тихо проговорила Ида. Голос ее звучал совершенно естественно, и все же, как она могла говорить об этом в такой момент?
— Я всех вас люблю, но что ж, видимо, чему быть, того не миновать. Старой я становлюсь, вот что. — Она дотронулась до щеки Алисон. — Скажи утенку, что я ее тоже люблю, хорошо? — Утенком, сокращенно от «гадкого утенка», Ида называла Харриет, когда сердилась на нее. Дверь за ней закрылась, и она навсегда исчезла из жизни Алисон.
— Я боюсь, — говорила тем временем Либби, то и дело потряхивая головой, словно отгоняла мошек, — что она их не найдет, когда приедет в город.
— Что ты говоришь? — спросила Алисон.
— Свекла. Про что еще мне говорить? Господи, ну хоть бы кто-нибудь мне помог! — Либби говорила таким капризным голосом, какого Алисон в жизни у нее не слышала.
— Что я могу для тебя сделать?
— А где Эдит? — вдруг резко спросила Либби. — Пусть она для меня кое-что сделает.
— Хочешь, чтобы я позвонила Эдит?
— Да, Эдит знает, что для меня сделать. — Либби вдруг поднялась, пошатнулась, приложила руку к голове и вышла в соседнюю комнату, а Алисон побежала звонить Эдди. Но она была ужасно расстроена из-за Иды, не очень понимала, что происходит с тетушкой, и не смогла толком объяснить бабушке всю серьезность положения. Разговаривая с Эдди, она все время следила за тем, что Либби делает в гостиной. А та ничего не делала, просто тихо стояла посреди комнаты. Белые волосы Либби растрепались и в ярких лучах солнечного света отливали янтарем.
До Эдди, похоже, не дошел смысл слов Алисон, потому что она резко сказала: «Оставь Либби в покое», а потом добавила: «Ко мне пришли, а я не одета» и повесила трубку. Алисон секунду постояла у телефона, затем побежала в гостиную. Либби все так же стояла, застыв посреди комнаты, и не мигая глядела на нее расширенными глазами.
— А ведь у меня были пони, — медленно сказала она, — были два рыжих пони…
— Тетя, я сейчас вызову врача.
— Ни за что! — так резко воскликнула Либби, что Алисон сразу подчинилась авторитетности ее приказа. — Никаких докторов, поняла?
— Но ты же больна… — Алисон тихо заплакала.
— Нет, я здорова, здорова… Но где же все? — Либби с удивлением огляделась кругом, словно не узнавая свой дом. — Давно пора меня отсюда забрать… Время к вечеру… — Она оперлась сухонькой ручкой о руку Алисон и позволила отвести себя в спальню.
Тошнотворно-сладкий аромат лилий и тубероз заполнил маленький похоронный салон — каждый раз, когда вентилятор гнал душный воздух в сторону Харриет, ее начинало подташнивать. Она сидела в углу на кушетке, одетая в свое лучшее (и единственное) выходное платье — белое, с россыпью розовых маргариток по подолу. Как-то незаметно она из него выросла, потому что оно вдруг стало ей узко в груди, и теперь дышать было вдвойне тяжело — мешал узкий лиф, а когда она все-таки умудрялась набрать в грудь воздуха, ей казалось, что это не кислород, а какой-то разреженный газ. Накануне она не ужинала и не завтракала и большую часть ночи проплакала, а проснувшись утром, испытала еще один болезненный шок, вспомнив про уход Иды, и снова заплакала. Почему жизнь такая ужасная? Все хорошее, родное, все, что она любила, исчезало, уходило или умирало. Противно, толчками, болела голова, глаза резало от пролитых слез, тяжелые запахи цветов кружили голову, не давали дышать.
Эдди, в черном платье с жемчугами на шее, прямая, как командир полка, стояла у колонны и принимала гостей. Всем приходящим она вместо приветствия говорила одно и то же: «Гроб выставлен в задней комнате». Худенькой миссис Фосетт, робко ждущей своей очереди вслед за толстым старым джентльменом, она добавила: «Гроб открывать не будем, но это не моя идея». Миссис Фосетт с недоумением посмотрела на нее, а потом импульсивно шагнула вперед и положила руку на локоть Эдди.
— Я вам очень соболезную, — сказала она, видимо искренне пытаясь удержаться от слез. — Мы все так любили мисс Клив — все работники библиотеки. Я чуть не разрыдалась сегодня утром, когда увидела стопку книг, которые я для нее отложила.
Милая миссис Фосетт! Харриет с нежностью посмотрела на нее — среди темных костюмов и траурных черных платьев ее цветастый летний наряд выглядел как-то ободряюще, позитивно.