Эдди поехала домой на автопогрузчике. Забираться в кабину со сломанными ребрами было нелегко, но, как когда-то учил их покойный папочка, «нищие не выбирают».
Когда она вернулась домой, был уже час дня. Эдди повесила в шкаф одежду (вяло вспомнив, что их чемоданы остались в олдсмобиле) и приняла прохладную ванну. Позже, сидя на краешке кровати в одном белье, она выдохнула воздух из легких и хорошенько затянула себя бинтом. Потом приняла таблетку эфедрина с кодеином, набросила кимоно и прилегла на постель.
Много позже ее разбудил телефонный звонок. На секунду ей показалось, что слабый, тоненький голос на том конце провода принадлежит ее дочери.
— Шарлот? — выдохнула она, а затем, не получив ответа, спросила: — Кто это?
— Это Алисон. Я у Либби. Мне кажется… кажется, что она в сильном расстройстве.
— Я ее не виню, — устало сказала Эдди. Она села на постели и невольно ойкнула. — каждое движение отдавалось в грудной клетке резкой болью. — И ей сейчас не до гостей. Оставь ее в покое, Алисон, дай ей отдохнуть.
— Она не устала. Она говорит… говорит, что ей надо замариновать свеклу.
— Что? Вот глупости! Я бы сама пришла в чудовищное расстройство, если бы мне надо было сегодня мариновать свеклу.
— Но она говорит…
— Беги домой, оставь Либби в покое, — повторила Эдди, начиная раздражаться. На заднем плане послышался чей-то нетерпеливый голос. — Ну что там еще?
— Она беспокоится, бабушка. Она просит тебя приехать. Я не знаю, что мне делать, приезжай, пожалуйста…
— Зачем мне приезжать? — спросила Эдди. — Позови ее к телефону.
— Она в другой комнате. — Послышались шаги, неразборчивый говор, затем Алисон опять взяла трубку. — Она говорит, ей надо на рынок, а она не знает, где ее чулки и туфли.
— Скажи ей, чтобы не волновалась, вещи остались в машине. Она поспала?
Опять бормотание, Эдди была уже не на шутку сердита.
— Алло? — резко и нетерпеливо бросила она в трубку.
— Она говорит, что совершенно здорова, но… — (Либби всегда говорила, что совершенно здорова, даже когда умирала от скарлатины.) — …но не хочет садиться на стул, так и стоит посреди гостиной… — Голос Алисон становился все тише, как будто она отодвинула трубку ото рта. Эдди вдруг осознала, что не понимает, о чем Алисон ей толкует.
— Говори громче, — раздраженно сказала она, но не успела хорошенько выбранить Алисон за то, что та мямлит, как в дверь постучали: тук-тук-тук-тук! — так громко, что Эдди чуть не подпрыгнула. Она потуже перетянула кимоно кушаком и выглянула в окно — на крыльце стоял Рой Дайл. Увидев ее, он растянул губы в широкой улыбке, сразу став похожим на пожилого опоссума, и замахал ей рукой.
Эдди быстро прошла назад в спальню и снова взяла трубку. Алисон продолжала бубнить.
— Слушай, мне надо идти, — сказала Эдди. — Ко мне пришли, а я не одета.
— Она говорит, что ей надо встретить невесту на станции. — Вдруг совершенно отчетливо выговорила Алисон.
После секунды молчания Эдди сказала:
— Скажи Либби, что я велела ей лечь. Потом я приду к ней пешком, измерю давление и дам успокоительное, но пока мне надо разобраться с Дайлом.
Тук-тук-тук-тук!
Эдди накинула на плечи шаль, всунула ноги в шлепанцы и вышла в холл. За слегка тонированным стеклом двери Рой Дайл еще раз широко улыбнулся, обнажив все свои зубы, и поднял над головой что-то, напоминающее корзину с фруктами, обернутую в целлофан. Когда он увидел, что она в халате, то нахмурился с преувеличенным сожалением и жестами показал: «не волнуйтесь, я оставлю ее здесь, на крыльце». Эдди, поколебавшись пару секунд, махнула ему рукой: «Подождите, я сейчас!» — и решительно направилась в спальню. Там она выбрала домашнее платье, которое застегивалось спереди, подчернила брови, добавила по капельке румян на обе щеки, провела пуховкой по разбитому, распухшему носу, неодобрительно взглянула на себя в зеркало и вышла встретить гостя.
— Чем обязана? — сухо сказала она, открывая дверь.
— Надеюсь, я вас не слишком потревожил, — бархатным голосом произнес мистер Дайл, поворачивая голову, чтобы взглянуть на нее другим глазом. — Дороти встретила на улице миссис Картрет, и та рассказала ей о вашем неприятном происшествии… Я говорил, говорил уже тысячу раз, — он прижал руку к сердцу, — что на этом перекрестке давно пора поставить светофор. Миллион раз твердил об этом! Я позвонил в больницу, но мне сказали, что вы туда не поступали. Благодарение Богу! — Он приложил руки к груди и воздел глаза к небу, в немой благодарности за этот подарок судьбы.
Эдди слегка смягчилась.
— Что ж, — сказала она, — спасибо вам за это.
— Послушайте меня, это самый опасный перекресток во всем нашем графстве. И вы еще легко отделались, должен вам сказать. Очень скоро, пока они там зевают в мэрии, на этом перекрестке произойдет настоящая трагедия. Трагедия, это я вам гарантирую!
Удивительно, но слова молодого Роя пролились бальзамом на израненную душу Эдди. Она и так винила себя в аварии, и так чувствовала себя совершенно разбитой и больной… Так еще тот мерзкий тип из графства Аттала заявил, что она не умеет водить машину, а полицейский заметил, что в связи с этим инцидентом он рекомендует ей проверить зрение и что по результатам теста они будут решать, продлевать ли ей водительские права. Поэтому, когда Дайл продолжал со вкусом разглагольствовать об опасностях, подстерегающих водителя на перекрестках, ни разу не упомянув о водительском мастерстве Эдди, она почувствовала к нему какую-то материнскую нежность.
Не переставая возмущаться бездействием властей, Дайл подал ей руку и повел во двор. Там красовался новый, блестящий, черный «кадиллак» («с удовольствием оставлю вам его на несколько дней, простая любезность нашей фирмы к безвинно пострадавшей»), и Дайл пустился расхваливать достоинства машины, попутно объясняя специфику обхождения с этой моделью. «Эта красотка поступила к нам со склада всего два дня назад, я как увидел ее, сразу понял — вот идеальная машинка для мисс Эдит». Одновременно, чтобы не терять времени, мистер Дайл перечислял все причины, по которым Эдди надо было срочно купить именно эту «красотку» («кожаные сиденья по цене обыкновенных, продленная на год гарантия и еще пять сотен готов скинуть просто так, из уважения к вашей благородной семье, мисс Эдит»). Действие болеутоляющей таблетки постепенно выветривалось, и боль подступала прямо к горлу, но все-таки Эдди слушала Дайла, отчасти завороженная витиеватостью его речи, отчасти потому, что вдруг ясно представила себя старой развалиной: жизнь на таблетках, ни друзей, ни знакомых и единственная компания — вот такие шарлатаны, как Дайл, выманивающие у сумасшедшей старухи ее последние деньги. Она слишком хорошо помнила, что произошло с ее отцом, — сколько раз она, въезжая во двор «Дома Семи Невзгод», заставала его за разговором с коммивояжерами самого разного толка, от цыгана-садовника, который после подрезки веток на кустах мог потребовать плату за каждую срезанную ветку, а не за куст целиком, до разговорчивых фарисеев, предлагающих безумному старику порнографические журналы или новые сорта виски. «Так же будет и со мной, — обреченно думала Эдди, стараясь не дышать, настолько сильной была боль, — все равно обкрадут, возьмут все самое лучшее, все, что имеет цену». Так стоит ли вообще сопротивляться? И к тому же Рой Дайл — не самый плохой из коммивояжеров; если поставить его в профиль, он даже внешне будет не так уж плох. Его речь убаюкивала, успокаивала, он-то не предполагал, что негодяи-врачи вкупе с полисменами хотят лишить ее водительских прав… И пока Эдди, как загипнотизированная, стояла и слушала его болтовню, Либби, которую тихо вырвало в ванной, прилегла на кровать с холодным компрессом на лбу и вместо сна провалилась в кому, от которой ей уже было не суждено очнуться.