– Прижмись к краю дороги.
Габриэль поступил как было сказано. До центра Лиона оставалось лишь несколько миль. На этот раз всего через две минуты позвонил телефон.
– Выезжай на дорогу, – сказала она. – Мы едем в Шалон. Это…
– Я знаю, где Шалон. Он южнее Дижона.
Габриэль выждал, чтобы в потоке транспорта образовалось свободное место, и помчался по автостраде.
– Не могу понять – ты очень храбрый мужчина или дурак, – сказала она. – Ты же мог уйти от меня в Марселе. Мог себя спасти.
– Это моя жена, – сказал он. – И всегда будет моей женой.
– И ты готов умереть ради нее?
– Ты тоже умрешь ради нее.
– В семь часов?
– Да.
– Почему ты выбрал именно это время? Почему семь часов?
– Ты ничего не знаешь про человека, на которого работаешь, нет? Мне жаль тебя, Палестина. Ты очень глупая женщина. Твой начальник предал тебя, и расплатишься ты.
Она подняла было револьвер, чтобы ударить его, но передумала. Габриэль не сводил глаз с дороги. Дверь приоткрылась.
Они остановились заправиться к югу от Шалона. Габриэль наполнил бак и расплатился деньгами, которые дала ему женщина. Когда он снова сел за руль, она велела ему остановиться у туалетов.
– Я выйду.
– Я подожду.
Она отсутствовала всего с минуту. Габриэль включил скорость, но женщина, достав из сумки свой подключенный к сателлиту телефон, велела ему подождать трогаться с места. Было два часа пятьдесят пять минут.
– Мы поедем в Париж, – сказал он.
– В самом деле?
– Он пошлет нас по одному из двух направлений. Автострада разделяется в Боне. Если мы срежем в этом направлении, то приедем прямо в южные окраины. Или можем держаться восточного направления – из Дижона в Трою, из Трои в Реймс – и тогда приедем в город с северо-востока.
– Похоже, ты все знаешь. А ну скажи, каким путем он велит нам ехать?
Габриэль сделал вид, что подсчитывает по своим часам.
– Он захочет, чтобы мы продолжали ехать, и не захочет, чтобы мы оказались слишком рано у цели. Я ставлю на восточную дорогу. Я считаю, он пошлет нас в Трою и скажет, чтобы мы ждали там инструкций. У него будет из чего выбирать, если он пошлет нас в Трою.
Тут зазвонил телефон. Она молча послушала и отключилась.
– Возвращайся на автостраду.
– Куда мы едем?
– Просто поезжай вперед, – сказала она.
Он попросил разрешения включить радио.
– Конечно, – любезно разрешила она.
Он нажал на кнопку включения, но ничего не произошло. Легкая улыбка появилась на ее губах.
– Красиво разыграно, – сказал Габриэль.
– Благодарю.
– Зачем ты это делаешь?
– Ты, конечно, шутишь.
– Да нет, я вполне серьезен.
– Я ведь Палестина, – сказала она. – И у меня нет выбора.
– Ты ошибаешься. У тебя есть выбор.
– Я понимаю, чем ты занимаешься, – сказала она. – Ты пытаешься сломать меня своими разговорами о смерти и самоубийстве. Ты считаешь, что сможешь заставить меня изменить мои взгляды, можешь заставить меня потерять самообладание.
– Да я и мечтать о таком не могу. Слишком долго мы сражаемся друг с другом. Я знаю, что ты очень храбрая и редко теряешь самообладание. Я просто хочу знать почему, почему ты здесь? Почему не выходишь замуж и не создаешь семью? Почему не живешь своей жизнью?
Снова улыбка – на этот раз насмешливая.
– Евреи, – сказала она. – Вы считаете, что запатентовали боль. Вы считаете, что в ваших руках рынок человеческого страдания. Мой холокост так же реален, как ваш, однако же вы отрицаете мои страдания и избавляете себя от чувства вины. Вы утверждаете, что я сама наношу себе раны.
– Так расскажи мне о себе.
– Мой рассказ – это рассказ об утраченном рае. Мой рассказ – это рассказ о простом народе, которого цивилизованный мир принудил отдать свою землю, чтобы христиане могли искупить свою вину за холокост.
– Нет, нет, – сказал Габриэль. – Мне не нужна лекция пропагандиста. Я хочу услышать рассказ о тебе. Откуда ты?
– Из лагеря, – сказала она и добавила: – Из лагеря в Ливане.
Габриэль потряс головой.
– Я не спрашиваю, где ты родилась или где росла. Я спрашиваю, откуда ты.
– Из Палестины.
– Конечно, ты из Палестины. Из какой ее части?
– С севера.
– Теперь мне ясно насчет Ливана. Ты откуда с севера?
– Из Галилеи.
– Западной? Верхней?
– Из Западной Галилеи.
– Из какой деревни?
– Ее больше не существует.
– Как она называлась?
– Я не имею права…
– У нее было имя?
– Конечно, было.
– Это не Басса?
– Нет.
– Может быть, Зиб?
– Нет.
– Может быть, Сумайрийя?
Она молчала.
– Значит, это была Сумайрийя.
– Да, – сказала она. – Мои родные из Сумайрийи.
– У нас дальний путь до Парижа, Палестина. Расскажи мне о себе.
Иерусалим
Когда Вараш снова собрался, все явились в кабинет премьер-министра. Сообщение Льва заняло всего минуту, поскольку почти ничего не изменилось с их последней встречи на видеоконференции. Только стрелки часов передвинулись. Сейчас в Тель-Авиве было пять часов дня и четыре часа дня – в Париже. Льву хотелось поднять тревогу.
– Можно предположить, что через три часа во Франции, по всей вероятности в Париже, произойдет крупное нападение террористов и что наш агент в центре этого нападения. Учитывая ситуацию, у нас, боюсь, нет иного выхода, кроме как сообщить об этом французам.
– А как же быть с Габриэлем и его женой? – спросил Моше Ярив из ШАБАКа. – Если французы объявят в стране тревогу, Халед вполне может использовать это в качестве предлога и убить их обоих.
– Ему не нужен никакой предлог, – сказал Шамрон. – Именно так он и собирается поступить. Лев прав. Мы должны сообщить французам. Морально – и политически – у нас нет другого выбора.
Премьер-министр с трудом передвинул в кресле свое крупное тело.
– Но я не могу сообщить им, что мы отправили команду агентов в Марсель, чтобы убить палестинского террориста.