– Он не против, – отозвался Воорт, оглядывая себя.
– Или, возможно, он знает, как лучше.
По пути к нужной улице Воорт вспоминает: вот она обходит стол, отодвигает его тарелку, массирует ему плечо, целует в затылок, проводит рукой по внутренней стороне бедра, когда он встает. Почти инстинктивно Джилл касалась мест, прикосновения к которым доставляли ему наивысшее наслаждение. Точка внизу позвоночника. Чувствительное местечко под правым соском. Сердце колотилось, и, хотя Воорт был уже наполовину одет, ее явное желание снова свело его с ума, и они снова занялись любовью, и все было еще лучше, чем раньше.
Воорт прибавляет скорость, хмурится – он не привык чувствовать себя вором в постели. Он повидал достаточно свободных супружеских «договоренностей», чтобы рассматривать их как первый шаг к разводу, что его никак не касается, или к насилию, что касается его напрямую. Он повидал руины, остающиеся после подобных испытаний верности. Мужчины и женщины считают, будто переросли «традиционные» договоренности (как, наверное, выразилась бы Джилл), а потом в отделе сексуальных преступлений раздается звонок – и детективы выезжают на место происшествия.
«Я хочу ее. Прямо сейчас».
Но мысли о Джилл нужно отогнать. В химчистку должен войти спокойный, уверенный детектив. Нельзя показывать эмоции, чтобы не подсказать источнику, какие ответы хочет услышать детектив.
Ровно в десять утра Воорт с другой стороны улицы наблюдает, как невысокая, плотная, кудрявая женщина открывает стальную решетку перед входной дверью химчистки «Лондон», а потом, задержав открытие на час, переворачивает пластмассовую табличку на ручке двери. Было «Закрыто», стало «Открыто». Когда он входит, звенит колокольчик, словно обещая надежду.
Рабочий день только начинается, но женщина, рассевшаяся на вращающемся стальном табурете, уже кажется воплощением скуки. На прилавке разложены дешевые лотерейные билеты, в которых она стирает цифры, вероятно, надеясь выиграть свободу от этой работы.
На календаре – зимняя Москва: церковные купола и снегопад. Огромная электрифицированная вешалка-карусель с выглаженной, упакованной в пластиковые мешки одеждой тянется через все помещение, пропитанное острым запахом чистящих химикатов.
Воорт молча подает женщине квитанцию, словно он и есть Мичум. Она вздыхает, подчиняясь служебным обязанностям, идет, шаркая ногами в махровых шлепанцах, к карусели, нажимает красную кнопку, и вешалка приходит в движение. Мимо скользят старые куртки, брюки и платья.
Внезапно женщина останавливает вешалку и внимательно смотрит на квитанцию.
– Вы не Мичум, – обвиняет она. В ее голосе слышен восточно-европейский акцент.
В сердце Воорта оживает надежда.
Он показывает значок, и ее подозрительность исчезает, словно ее и не было, сменившись полной невозмутимостью на одутловатом лице. Воорт по опыту знает, как тяжело допрашивать русских иммигрантов. Подозрительные по жизни, приученные скрывать чувства, они кажутся американцам либо холодными, либо раболепными – в зависимости от того, видят они в копе угрозу или начальство. В их родной стране середина отсутствует.
– Я никогда не говорила с Мичумом, – произносит она ровно, скрестив руки, словно ожидая возражений. – Я просто знаю имя.
Воорт объясняет, что у Мичума нет проблем с полицией, и женщина вежливо кивает, но, разумеется, не верит ни единому слову. Она снова взбирается на свой табурет и снова придвигает пачку лотерейных билетов. Берет монетку и начинает тереть. Ее движения размеренны, как у автомата.
Воорт, вздохнув, объясняет, подпустив в голос угрозу, что, если он уйдет отсюда, не получив нужных ответов, химчистку может навестить кто-нибудь из городской инспекции.
– Как у вас с электропроводкой? – спрашивает он.
– Вы ду-у-умаете, у меня тут «ловушка» и при пожаре никто не выберется? – Но в ее взгляде появляется страх.
– Возможно, Управление по охране окружающей среды, – продолжает Воорт, уставившись на дальнюю стену, словно заметил там что-то неправильное, – захочет проверить ваши химикаты. За использование ядовитых веществ полагаются большие штрафы.
– Ну, может, я и говорила с ним разок, – признается женщина, словно Воорт в первый раз задал вопрос. Она выдвигает ящик стола и достает пачку «Джуниор минтс». Кидает в рот одну конфетку. Воорту не предлагает. Ей просто надо чем-то занять руки.
– О чем вы говорили? – спрашивает Воорт.
– Он шутил со мной, – отвечает она, напоминая еще об одной стороне характера Мичума, которую Воорт помнит со школы, но которая ни разу не проявилась в тот последний вечер. – И упоминал, что работает в этом квартале.
– Где? – Воорт сдерживает возбуждение.
Пальцы женщины роются в коробочке с драже с тем же автоматизмом, с каким раньше терли лотерейные билеты.
– Он не говорил, но однажды, когда шел дождь, – теперь Воорт знает, что она болтала с Мичумом больше одного раза, – сказал, что рубашка не промокнет, потому что их фирма в этом же квартале.
Воорт окидывает ее полицейским взглядом – специальным испытующим взглядом, предназначенным лишить собеседника присутствия духа, сделать более покладистым. Когда ему было восемь лет, отец учил его этому взгляду перед зеркалом, и оба хохотали.
Но в России эта женщина встречала настоящих специалистов.
– Хотите прислать инспектора? Присылайте. Все вы одинаковы.
Видимо, она говорит о копах со всего света. Американец, особенно ни в чем не виновный, уже забросал бы Воорта вопросами. В духе «Что Мичум натворил?».
Но русская? Ничего не слышу. Ничего не вижу. Ем конфеты.
– Я рассказала все, что знаю. До свидания.
Через несколько минут Воорт уже на улице. В груди, обостряя чувства, растет охотничий азарт. С запада налетает ветерок, и серые тучи мчатся в сторону Манхэттена, неся запах надвигающегося дождя.
«Я работаю в фирме по подбору персонала», – сказал Мичум.
Воорт оглядывает кирпичные, облицованные бурым песчаником многоквартирные дома, построенные после войны. Обувной магазин, турецкий ресторан, мебельный салон. Типография на первом этаже похожего на пакгауз здания напротив.
Возможно, контора Мичума где-то недалеко, но тысячи людей живут и работают на нескольких сотнях футов, образующих этот квартал. Сотни контор, магазинов и квартир заполняют эти здания. Воорт мог бы потратить неделю, таскаясь от двери к двери, катаясь в лифтах, звоня в двери, и при этом даже не выйти за пределы квартала – и никогда не закончить дело. И тут появляется другая идея.
Воорт возвращается в химчистку. Женщина, по-прежнему трущая лотерейные билеты, похоже, совсем не удивлена. Для русской это нормально: полицейские всегда возвращаются. Но и она удивляется, услышав вопрос:
– Где тут в округе лучшая пицца?
– В десять утра?