«Вот и в шпионов пришлось играть», — невесело подумал он. Усольцева, как всегда, оказалась права.
В четыре сорок две из-за угла появилась Лена, прошла вдоль улицы и вошла в фотографию. Почти вплотную за ней на улицу въехал джип. Развернулся и стал метрах в пятидесяти от Розума.
— Все правильно. До станции метро ей идти в обратном направлении. Вот он и приготовился, — разгадал маневр джипа Розум.
Из джипа не спеша вылез крепкий мужчина и закурил, облокотясь на капот.
— Ну совсем ничего не боится, — возмутился Алексей.
Он вышел из машины и направился к красному джипу. Слева из подворотни медленно выполз белый вэн. Страхуют.
— Разрешите прикурить? — обратился Розум к блондину.
Блондин повернулся и выронил сигарету.
— Майор, ты?
— Шпагат? Так это ты, рубль двадцать, за мной шкандыбаешь? — Розум угрожающе надвинулся на блондина. — На меня, тварь, заказ взял?
— Да ты что, командир? Я лучше на президента США заказ возьму. Я тут одну биксу стерегу.
— Эта бикса, Ленчик, моя жена.
— Да нет, командир, ты что-то напутал. Она одна живет, с сыном.
— В общем, так, Камолин, ты мне сейчас все вкратце про заказ расскажешь, а потом мы это все подробно запишем.
— Да вы что, Алексей Викторович? За мной же нет ничего!
— «Нет ничего», — передразнил Розум. — За тобой, Камолин, проникновение в квартиру ответственного работника спецслужб со взломом. С похищением служебных документов.
— Каких документов? Ну что ты гонишь, командир?
— Секретных. План сортиров ФСБ. Я тебя, Камолин, папаше Стригункову сдам. Как переродившегося гада. У него как раз план по задержанию японских шпионов горит. Он из тебя, Камолин, образцового японца сделает. Ты у него, Ленчик, на зону как на курорт проситься будешь.
Шпагат затравленно оглянулся.
— Да, Камолин, правильно, ребята ждут. Выбора у тебя, Ленчик, нет.
— Ну, блин, ежовщина какая-то.
— А ты чем думал, когда против своих работать начинал?
— Да каких своих? Что я, на всю голову отмороженный?
— Вот все и расскажешь. Как вербовали, что обещали, а нет — езжай с ребятами, они тебя давно ждут. В общем, так. Или ты едешь ко мне домой и в дружеской обстановке за рюмкой чая все рассказываешь как на духу, или едешь с ребятами, и они тебе устраивают вечер встречи старых друзей в обстановке, приближенной к боевой. Так что ты выбираешь, Камолин-сан?
— Чай, — угрюмо буркнул Камолин.
— Ладно, машину с ключами оставь, — распорядился Розум. — Садись в мою. Поедем в гости. Будем пить чай.
Розум принимал гостя в большой комнате. Они уселись в кресла за журнальным столиком, Розум достал коньяк и разлил в бокалы:
— Ну, Шпагат, начинай, только поподробней.
— Я работаю на охранное агентство. «Ратник», ты знаешь. — Розум кивнул. — Две недели назад меня вызвал Шургин. Ты его должен помнить, он при штабе армии был в восемьдесят шестом. — Розум снова кивнул. — Мы с ним партнерствуем. Он получил заказ от очень серьезных перцев, банкиров. Чуть ли не Внешторгбанк. Но мне Жека не уточнял. Заказ из Брюсселя. Им нужен архив Каратаева. Был такой крупный промышленник до революции. Сам сбежал, а архив оставил. По их сведениям, архив хранится у родственников Каратаева. Его сын и дочь подались в революционеры. Ну и папаша от них отказался. Сын в гражданскую был командир полка. Потом работал где-то в промышленности. Потомства не оставил. А дочь закончила медицинский, работала врачом, родила двух девочек. Одна умерла в тридцатых от скарлатины, а другая, Софья Ивановна Турпанова, работала в Москве редактором в журнале. — Розум удивленно взглянул на Камолина. — У нее была дочь Лидия. От нее — внучка, Елена Леонидовна Усольцева. Есть сведения, что бабка передала архив ей. Во всяком случае, она писала своим заграничным родственникам, что все завещает внучке.
— Ну ты и шпаришь, как по писаному, — удивился Розум.
— Так неделю в архиве сидел, а во вторник решил за внучкой понаблюдать.
— А в пятницу ограбить.
— Ну да, — угрюмо подтвердил Камолин. — Ты все знаешь. Командир, если б я знал, что ты тут с какого-то боку, я б и пальцем без тебя не пошевелил. Я же все проверил. Не замужем. Живет с сыном. На жилплощади никто не прописан.
— Елена Леонидовна Усольцева, Ленчик, — моя жена. Я с ней живу уже два года и знаю, где что находится в квартире и на даче, лучше ее. Никакого архива у нее нет.
— Ну, нет так нет, — устало согласился Камолин. — Ты мне скажи лучше, ты меня сдашь?
— Подумаю, может, посотрудничаем еще.
— Спасибо, командир. Я твой должник по гроб жизни.
— А ты не радуйся, я еще не решил. И вот что. Ты меня будешь держать в курсе прохождения заказа. Я хочу быть уверен, что опять какого-нибудь отморозка не пришлют.
— Конечно, командир. Я вас прикрою. Чем черт не шутит! Жека сказал, что у заказчика с деньгами проблем нет. Он получил указание тратить по своему усмотрению, в рамках разумного. А мы еще и тратить-то не начинали. А к большим деньгам всякая шушера, как мухи на говно, липнет.
— Если что, я вашу контору по всей Сретенке размажу. Но ты Шургину пока ничего не говори.
— Лады, командир! — Шпагат явно повеселел.
— Ну, давай, капитан, двигай. Тачка твоя во дворе.
Елена Леонидовна Усольцева, в девичестве Алтуфьева, родилась в типичной московской семье технических интеллигентов. Отец, Алтуфьев Леонид Семенович, окончил Бауманку и работал в «почтовом ящике». Уже будучи старшим научным сотрудником, Леонид женился на хорошенькой Лидочке Турпановой, проходившей практику в их лаборатории.
У них родилась дочь Лена. «Почтовый ящик» находился в подмосковном Калининграде, и Лидия после рождения дочери стала подыскивать себе работу в Москве, поближе к дому. Она устроилась лаборантом на кафедру в Академии бронетанковых войск. Здесь у нее начался бурный роман с генерал-майором Николаем Арсановым. В отличие от большинства служебных романов этот закончился разводами обоих участников и воссоединением любящих сердец.
Отец Арсанова, Роман Платонович, большой чин в Генеральном штабе, обеспечил прикрытие тылов, и карьера молодого генерала не пострадала. Когда Лида поняла, что беременна, Роман Платонович сам настоял, чтоб Николай подал на развод. Сыграло свою роль и то, что первую жену Николая в семье недолюбливали и считали ему не парой. Лида же со своими старинными московскими корнями, уходившими в XIX век, вполне удовлетворяла амбиции генеральской семьи.
Молодые жили на Фрунзенской набережной в квартире с высоченными потолками. Мать Лиды, Софья Ивановна Турпанова, отнюдь не разделяла восторгов по поводу новых родственников и совсем не стремилась влиться в высший свет советской номенклатуры. Она резко осаживала дочь, когда та начинала говорить о своем первом муже в пренебрежительном тоне.