И тут мой ярл показал себя во всем актерском блеске. Не зря говорят, что великий человек велик во всем.
Хрёрек картинно вознес руки и провозгласил, что ныне свершилось великое чудо: главный норманский разбойник, тот самый, что разграбил Париж, Орлеан, Нант и многие другие города франков, склонился наконец к Истинной Вере.
Первым подал голос граф. Выразил сомнение. Сразу видно — матерый вояка. Такому проще поверить в чертей, чем в ангелов. А уж искреннее раскаяние языческого короля — это тот сорт чуда, который здорово попахивает подставой.
А вот епископ был — другого мнения. Мягко укорил графа в недоверии к Божьему всемогуществу. Затем, отодвинув стражу, бесстрашно сошел к нам и ласково похлопал моего ярла по плечу. Давай-ка, к делу.
Думаю, с подобной фамильярностью Хрёрек-ярл не сталкивался уже лет пятнадцать. Но — стерпел. Из роли не вышел. Обратил старательно измазюканное лицо вниз, к низенькому пузатому епископу и поведал, что, с Божьей помощью, сумел обратить к свету истины воистину злодейскую душу. Так вот, с колен, и поведал: мол, бессчетно жизней отнял норманский король, и священников погубил — немеряно. Но — приболел. Причем — смертельно. И это радует, потому что иначе еще больше правильного народа нашло бы смерть от норманского железа. И даже крепкие стены не спасли бы. Ведь Париж да Нант, да прочие французские города тоже не штакетником обнесены были. А вот пали. И сей город несомненно пал бы…
Но Господь спас. Сильно болен норманский король-конунг. Не до грабежей ему ныне. Зато вспомнил он о душе. И будучи много наслышан о христианской вере, желает он немедленно креститься. Прямо здесь, в этом великолепном городе, к стенам которого вынес его шторм. Ибо видит кровавый норманский вождь в этом событии проявление высших сил, бороться с коими человеку не следует.
А если всё будет так, как хочет норманский король, то и воины его откажутся от всяких враждебных намерений по отношению к этому городу. И обещают сохранить мир с его жителями, а за право на производство судоремонтных работ, а также за провиант, воду и прочий сервис, норманы готовы заплатить и заплатить весьма щедро, поскольку золота и иных ценностей у них столько, что натурально девать некуда.
А уж за то, что король-конунг будет крещен, всем участникам будут вручены замечательные подарки. И этот факт готов подтвердить сынок короля-конунга, могучий северный граф Хальфдан.
Хальфдан, которому перевели последние слова Хрёрека, с важностью кивнул и рыкнул по-датски: да, так и есть. А также, чтоб новый бог не подумал, что принимает под свою руку какого-нибудь нищего трэля, конунг желает, чтобы жрецы Христа великодушно приняли кое-какие дары. Авансом.
Опаньки! Слово взял сундучок.
Ему стоило всего лишь открыть ротик, и сразу стало понятно, чей аргумент тут главный. Золотишко, изъятое у французских святош, так и сияло. Священная посуда для богослужений, драгоценные оклады, усеянный драгоценностями крест, головной убор епископа нантского Гвигарда…
Готов поставить свой Вдоводел против ржавого тесака: у здешнего епископа и мысли не возникло: вернуть имущество коллегам по ремеслу.
А сиятельный граф аж слюни пустил… И тут же заявил, что готов лично стать восприемником при крещении раскаявшегося конунга.
И я, и я! — воскликнул епископ.
Если минутой раньше меня и терзали некоторые сомнения: не беру ли я грех на душу, участвуя в подобном лицедействе, то теперь все сомнения исчезли. Такие рожи были и у графа, и у епископа… да и у большинства придворных, что сразу становилось ясно: вот он, их настоящий бог. Из сундучка выглядывает.
Порешили так. Болящий конунг будет крещен завтра. Ему и небольшой (дружба дружбой, а варежку не разевай!) свите (без оружия!) будет разрешено войти в город, где в главном соборе состоится обряд крещения.
Доблестным северянам сход на берег тоже дозволяется, но — в пределах гавани. В городские ворота — ни-ни. Да и зачем? Всё необходимое: еда, питье, одежда, запчасти для ремонта — будет доставлено прямо к причалам. По разумным ценам. Как говорится: любой каприз за ваши деньги.
На церемонии Крещения я не присутствовал («Жофруа де Мота» не пригласили), но говорят — было круто. А Ивар Рагнарссон в роли умирающего конунга оказался просто бесподобен. Я и не сомневался. Я видел, каков из Ивара лицедей. Любого изобразит: хоть бабку, хоть дедку, хоть огненного великана. А тут всего-то: собственного занедужившего папашу.
Рагнар, кстати, выразил недовольство. Конунг жабился. Дары, преподнесенные городской верхушке, были поистине королевские. Притом из личной копилки самого Рагнара. Можно бы и поскромнее. Понятное дело, всё обратно вернется. Ну а вдруг…
Но Ивар настоял. Мол, подарки должны быть — сверх всякой меры. Чтобы у графа с епископом просто башню снесло и всякий разум угас.
Словом, обряд прошел на «ура». Праздновали едва ли не круче, чем давеча — Рождество.
На пристани тоже кипела жизнь. Торговля шла бойко. Фрукты, мясцо, винишко, девочки… Победители франков были невероятно щедры. Так и сыпали златом-серебром. Переплачивали вдесятеро. Италийцы наверняка решили, что Бог решил сделать им роскошный рождественский подарок. И печалились лишь о том, что живут так далеко от норманских земель. Вот бы такую торговлю сделать системной!
Строго-настрого предупрежденные командирами викинги изображали белых и пушистых лохов. Не препятствовали беспардонной обдираловке, пальцем никого не трогали… Аж целый день.
А ближе к ночи грозный плач и басистые стенания дружным хором накрыли норманскую флотилию и береговой лагерь.
Не знаю, какие мысли роились в головах горожан, слушавших сей великий стон. Но к утру ситуация прояснилась.
И снова к городским властям отправилась делегация. Сообщить трагическую весть: умер великий конунг!
Довести до италийцев последнюю волю великого норманского короля выпало его выдающемуся сыну Хальфдану.
Воля была проста и конкретна.
Великий вождь северян, победитель франков и прочих, желал покоиться в соборе, где был крещен. Причем похоронить себя он завещал в доспехах и с личным оружием. Прочее же имущество конунга, всё его оружие, злато, серебро и т. п. будут пожертвованы Церкви.
Надо ли говорить, что власть светская и власть церковная отнеслись к последней воле покойного с неприкрытым интересом?
Тут ведь любое воображение пасует при попытке представить, каковы размеры этого личного имущества. Небось, весь валовый доход Европы легко спрячется в конунговых сундуках…
Через несколько часов после того, как италийская «таможня» дала добро, из нашего лагеря к городским воротам выступила торжественная процессия.