Резня в храме длилась не очень долго, но достаточно, чтобы снаружи заподозрили нехорошее. Штурмовать собор италийцы не рискнули, но подтянули войска.
Викинги — великие воины. Атаковать ощетинившийся копьями строй численно превосходящего противника? Почему бы и нет?
Но не в данном случае. Дело не в том, что нас — существенно меньше. Куда неприятней отсутствие подходящего вооружения. Ни щитов, ни длинных копий, ни метательного оружия…
… А вот размещенные на господствующих высотах итальянские стрелки вряд ли страдают от дефицита боеприпасов. Более того, кто-то даже озаботился подтянуть легкие орудия. Потомки древних римлян еще помнили кое-что из военной тактики предков.
Словом, поверх италийских щитов на нашу ударную группу с интересом смотрел толстый северный лис.
Но это я так подумал (и приготовился к самому нехорошему), а у наших лидеров было другое мнение.
«Чудесно оживший» Ивар Рагнарссон спокойно выступил вперед, демонстрируя пустые руки…
И начались переговоры.
Вот тут-то и выявилась роковая слабость местного менталитета в сравнении с моральным кодексом викингов.
Будь на месте итальянцев тот же Ивар, он бы не сомневался ни секунды. Если ты сильнее — бей! Заложники? Какие нафиг заложники? Вот перед нами практически вся верхушка вражеского войска! И отличная возможность взять ее в плен! Так за чем же дело стало? Ах, снаружи ошивается еще несколько тысяч головорезов? Ну так пусть себе ошиваются. Они — снаружи, мы — внутри. Стены крепкие. Вот пусть снаружи и останутся. А вздумай какой-нибудь ярл (чисто фантастическая ситуация!) предложить открыть ворота ворогу лишь потому, что его сынок или дочка угодили к неприятелю в плен, вот бы его, ярла, дружина удивилась! И, пожалуй, подумала, что у ярла что-то не то с головенкой, если бы ярл немедленно не зарезал шантажиста.
Такова логика викингов.
Но у итальянцев было совсем другое мировоззрение. Во всяком случае — у социальной верхушки. А рулили в городе именно они, те, чьи родичи оказались в кровавых объятьях норманов. Тем более здесь, вне храма, никто не знал, что граф, епископ и большая часть «лучших людей» города уже отправились в мир иной.
Знатоков датского найти не сумели, так что переговоры шли на смеси латинского и французского.
И были проиграны горожанами вчистую.
Под сомнительное прямо скажем обещание Ивара (Рагнарссон взял в свидетели Одина) не чинить в городе кровопролития и освободить всех заложников, нас пропустили к городским воротам и даже любезно позволили их открыть… А потом…
Потом всё было плохо. Для горожан. Потому что наши немедленно принялись грабить и резать. И заложников никто освобождать не стал. И всякого, кто пытался противостоять с оружием в руках, убивали немедленно.
Ужас и смятение — вот те чувства, которые воцарились среди италийцев.
В считанные часы в городе не осталось никого, способного к сопротивлению. Рагнар Лотброк стал полновластным хозяином заветного города…
И наконец узнал, что это не Рим!
Вот это было воистину королевское разочарование!
Конунг так расстроился, что даже пустил на самотек процесс грабежа.
Впрочем, его сыновья хладнокровия не утратили и успели наложить лапу на лучшие куски.
Что ж, справедливо. Это ведь Ивар придумал замечательный план [20] и воплощен он был на финансовые средства Рагнара.
Впрочем, и остальные в убытке не остались. Луна — не Рим, но все же исключительно богатый город.
Был.
Три неделю спустя, до отказа набив трюмы кнорров и трофейных кораблей имуществом и отборными рабами, под завязку загрузив драккары драгметаллами и прочими ценностями, наш отремонтированный флот отправился в обратный путь.
Были, конечно, и другие идеи. В Италии ведь немало городов, в которых можно поживиться… Но мы слишком долго были в походе. Очень хотелось — домой. А через годик-другой, с новыми силами…
Увы. От дома нас отделяли тысячи морских миль. И — зимние шторма. И обиженные нами враги, которые так и жаждали реванша.
Удары деревяшки в щит отсчитывали ритм. Проворачивались весла, толкая драккар. Шипела вода под днищем, мы истекали потом…
Нелегкое это дело: грести в полную силу, когда на тебе — боевое железо.
А без него — никак. Сарацинские стрелы жалили корабль, лупили в щиты, иной раз и по шлему чиркали.
С кормы, в ответ, били наши стрелки. Так, для острастки. Мы удирали. Со всех ног… вернее, рук. Счастье еще, что ветер хоть и встречный, но совсем слабый. Иначе пришлось бы терять время, класть мачту…
— Заходят! Справа заходят! — закричал кто-то.
Справа — это мой борт. Я оторвал взгляд от спины Рулафа, вертевшего весло на переднем руме. Так и есть. Узкая галера шла за нами, медленно, но неуклонно сокращая дистанцию. Мне показалось, что я даже слышу сочные хлопки бича, стимулирующего галерных гребцов.
Задающий темп ритм, и без того торопливый, еще ускорился.
Я уперся и прибавил. По лицу стекал пот, мечталось: зачерпнуть шлемом морскую воду, вылить на голову… Сколько я еще так продержусь? Пять минут? Десять?
— Ну-ка пусти! — сидевший на палубе у моего рума Ове Толстый вскочил… И тут же присел, потому что в его бронь немедленно ударила стрела.
— Ты отдохнул, что ли? — выдохнул я, с недоверием косясь на здоровяка. — Силенок хватит?
Минут двадцать назад этот красавец сиганул с борта кнорра с пустым бочонком под мышкой. А потом, с этим же бочонком (и в полной броне), проплыл почти сто метров, обстреливаемый лучниками с арабского парусника. Когда его втаскивали на борт (втроем, потому что Ове в броне тянул на десять пудов с гаком), болтавшийся на волнах бочонок щетинился стрелами как ежик — иглами, а в мокрой туше Ове — ни одной дырки. Вот уж удача так удача!
Правда, второсортная. Потому что кнорр Ове Толстый потерял. И все, что было в трюмах и на палубе: весь живой и неживой товар, рабов, серебро, ткани, стекло… Все досталось сарацинам, заполонившим кнорр… Уцелевшие викинги попрыгали в воду с мечами в руках… Пошли на дно, надеясь, что Один перехватит раньше, чем утопленники угодят в сети Ран [21] .