– Что, миссис Калакос?
– Хотите чаю? Я крикну Талассе.
– Нет, мэм, спасибо. Не беспокойтесь.
– Нет, нам нужно выпить чаю. – Она широко открыла рот и пронзительно крикнула: – Таласса! Подойди сюда!
Внизу что-то упало на пол, раздалось шарканье, вздох и скрип лестничных ступенек. Дверь отворилась, и появилось увядшее лицо.
– Виктор хочет чаю, – сказала миссис Калакос.
Таласса уставилась на меня с неприкрытой ненавистью.
– Он пьет чай с сахаром, – предупредила миссис Калакос. – И принеси круглое печенье.
– Мне правда ничего не нужно, – запротестовал я.
Лицо покинуло дверной проем, дверь хлопнула.
– Хорошая девочка. Но, увы, ее чай такой же слабый, как и ее кровь. Она несколько раз заваривает чайные пакетики, экономит их, словно чай – это золото. У нас остался чай с тех времен, когда президентом был Клинтон. Ах, Клинтон, у него греческие корни, он этого не знает, но я уверена.
– Что сделал Тедди, после того как избили Джоуи?
– Тедди был прекрасным мальчиком. Очень умным. Он пришел ко мне, попросил ключи от машины. Я знала, что он задумал, поэтому дала ему ключи. Этот мальчик был греком, когда требовалось. Они умчались в ночь, хотя рука Джоуи была в гипсе. Пятеро друзей уехали прочь с бейсбольными битами, потому что у них была горячая кровь. Они позаботились о себе, Виктор. Не важно, что они перепутали парня. Эти животные с Оксфорд-серкл больше не появлялись в нашем районе. Мальчики стояли друг за друга, вы понимаете? Такая связь не может умереть с годами.
– Эти мальчики и провернули кражу?
Она похлопала меня по щеке.
– Вы умный человек. Уверены, что не хотите ухаживать за моей Талассой?
– Уверен, мэм. Но вот чего я не понимаю, миссис Калакос. Я слышал, что фонд Рандольфа обокрала команда профессионалов, а не пятеро молокососов. Как им это удалось?
– Они были не просто пятью молокососами, Виктор. Было четыре молокососа и Тедди. В этом вся разница.
Дверь открылась и впустила седовласую Талассу с подносом. Миссис Калакос была права: чай был слабым и затхлым, на вкус таким же старым, как Таласса, но печенье было удивительно вкусным. На четвертом кругляше зазвонил мой мобильник.
Я встал и скользнул в темный угол тускло освещенной комнаты.
– Карл слушает.
– Ты сегодня свободен, приятель? – произнес голос Фила Скинка.
Я посмотрел на миссис Калакос. Ее бледное лицо склонилось над фарфоровой чашкой, из которой поднимался пар.
– Конечно, – ответил я. – Я на совещании, но оно скоро закончится. Что у тебя?
– Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился.
Сердце у меня дрогнуло. Я почувствовал, что краснею.
– Ты ее нашел? Ты нашел Шанталь Эдер?
– Это ты сам решишь, приятель.
– Куда мы едем, Фил? – спросил я, ведя машину по Спринг-Гарден-стрит в направлении восточной границы города.
– Я хочу, чтобы ты кое-кого проверил.
– Это она?
– Откуда мне знать? Я навел справки, скрытно, как ты просил, и получил наводку. С одной стороны, все идет не так, как ожидаешь, и вдруг, – он засмеялся, – точно так, как ожидаешь.
– Ты сделал снимок? Мне бы не хотелось, чтобы это была она, если понимаешь, о чем я. Я тебе говорил про усы? Густые усы? Мне не нравятся усатые женщины. По правде говоря, мне не нравятся усы и у мужчин, но когда я вижу их у женщин, у меня мурашки бегут по коже.
– Слушай, приятель, если она та, чье имя накарябано у тебя на груди, тебе она понравится, об этом не беспокойся. Но у меня есть снимки и других женщин. Хочешь их посмотреть?
– Конечно.
– Вот и ладненько, – сказал он. – Притормози здесь.
Я прижал машину к обочине, за припаркованным фургоном и поставил на нейтралку, не выключая двигатель. Скинк включил верхний свет и вынул конверт из кармана пиджака.
– В телефонных книгах Филадельфии, южного Джерси и Делавэра нет Шанталь Эдер, – сказал он, – но я нашел несколько Ш. Эдер. Обычно инициал вместо имени ставит женщина, которая опасается нападения хищника. Скрывает свой пол, понимаешь? Одну такую я нашел в Абсиконе, другую – в Хорсхэме. Взгляни.
Он передал мне первую фотографию. Цветной снимок, немного зернистый, сделанный издалека. Фотография была не самая четкая, но я сразу понял, что женщина на ней не та, кого я искал. Она была старше, гораздо старше, ее стальные волосы по цвету соответствовали ходунку для инвалидов.
– Это шутка? – спросил я.
– Приятель, я же не знаю, кого ты ищешь.
– Кто следующий?
На второй фотографии была изображена более молодая женщина на восьмом или девятом месяце беременности, держащая ребенка на толстых коленях. У нее было приятное лицо, несмотря на очевидные признаки материнства, и я, прищурившись, поискал знакомые черты.
– Не знаю, – сказал я. – Не думаю, что видел ее раньше.
– Я тоже так не думаю, поскольку ее зовут Кэтрин.
– Тогда какой смысл показывать фотографию?
– Просто хотел, чтобы ты знал. Шанталь Эдер не так уж много. Поэтому не фыркай на ту, с которой мы сегодня встретимся. – Он погасил верхний свет. – Едем дальше.
Я включил скорость, объехал фургон и опять направил машину на восток.
– Что ты имел в виду, когда говорил, что все идет не так, как я ожидаю?
– Ну, ее имя не совсем такое, какое написано у тебя на груди.
– Тогда с какой стати ее проверять?
– Потому что имя достаточно похожее.
– Достаточно похожее на что?
– Это ты скажешь мне, когда ее увидишь. Поверни здесь.
Я повернул.
– Что, если я ее не узнаю?
– Тогда, может быть, она узнает тебя. Ладно, поверни направо и поезжай под мост.
– Что там? – спросил я, кивая в сторону яркой неоновой вывески.
– То, куда мы едем, приятель. Заезжай на стоянку.
Около одноэтажного здания, разместившегося под мостом автострады, стояли пикапы и дорогостоящие седаны. Здание было выкрашено в черный цвет, ярко-красный неон на вывеске мигал, показывая то название заведения, то женскую фигуру – такую часто замечаешь на брызговиках большегрузных фур. Я припарковал машину в середине стоянки и почувствовал, что ожидания не оправдываются, а сердце начинает ныть. Но мне не следовало этому удивляться. Каждый раз, когда мужчины направляются в безграничную американскую ночь в поисках настоящей любви, они, как правило, оказываются в стриптиз-баре.