— Откуда тебе известно?
— Видишь ли, детка, даже самые закрытые проекты никогда не остаются полностью в тени. Слухи у нас в городке не то что расползались, а разносились ветром как запах. Вот и ее молва не обошла стороной. Мы знали, что она руководит проектом. — Мать поднялась из-за стола. — В ее рапорте утверждалось, что любые побочные кожные явления — дело временное, а в качестве профилактической меры всех, кто побывал в этой поездке, будут периодически проверять на предмет проблем с дыханием.
— А я помню это. Помню, как меня вызывали в медпункт и просили подышать в трубочку — измеряли силу легких.
Во взгляде матери промелькнула насмешка.
— Да, а еще они попросили родителей подписать разрешение на доступ к вашим медицинским картам — якобы для того, чтобы следить за состоянием вашего здоровья.
Тайленол явно на меня не действовал. Голова по-прежнему трещала, затылок буквально раскалывался.
— Ну и как? Ты согласилась?
— Ну вот еще! Превратить тебя в добровольную подопытную крысу для этой Суэйзи и ее передовых исследований в области какого-то секретного дерьма? Ну уж дудки! Я там же разорвала эту бумажку.
— Спасибо, мамуля!
— Нет, ты только подумай! Зачем испытателю экспериментального топлива понадобилась твоя медкарта? А? Да она врала как сивый мерин!
Мать подошла к раковине.
— А Фил, видно, сказал ей об этом в тот же день. Так?
— Да. А зачем?
— Он пытался выяснить, что же на самом деле произошло в каньоне Изменника, но так и не сумел. Вернувшись, сообщил мне, что дело засекречено. Суэйзи, как он сказал, не имела к нему отношения. Ее рабочая группа не подчинялась военно-морскому ведомству. А к каналам, способным дать ему нужную информацию, у него не было доступа.
— Но разве он не имел знакомств во всех лабораториях базы? Неужели он не мог?..
— Всеми секретными исследованиями руководила она. — Голос матери звенел от злости. — И не подчинялась никому. Так что наш отец уткнулся в тупик.
Мы теперь вплотную приблизились к старым болячкам. Мне даже сделалось чуточку не по себе — противно защекотало под ложечкой.
— Но ты ведь верила отцу, не так ли?
— Конечно, верила. Это же касалось тебя. Только я… — Она отвернулась и уставилась в окно. — Я хотела, чтобы он не бросал это дело и надавил по возможности. А он тогда считал, что не в силах.
— Ты думала, что у него есть доступ к информации о ее проекте, потому что…
Мне моментально припомнились туманные намеки Томми Чанга, и откровенные высказывания Джекс Риверы, и шуточки Джесси по поводу чьей-то там тайной жизни. Мысленно обращаясь к нему, я простонала: «Ой, Джесси Блэкберн! Ну почему ты все время оказываешься прав в таких паскудных ситуациях?»
— А отец работал на секретные службы?
— Возможно.
Несколько секунд она стояла, опершись на раковину, потом повернулась и долго, пристально смотрела на меня.
— Он любил выкладывать из карманов мелочь в вазочку на комоде. Однажды я нашла там турецкие монеты. — У нее был задумчивый вид. — А мне он перед этим сказал, что едет в округ Колумбия.
— Ого!
— А в столе у него был заперт канадский паспорт.
В душе моей вдруг образовалась какая-то пустота, некое сиротливое чувство. Я потянулась за своим стаканом, но холодный чай кончился. Я подошла к холодильнику, чтобы налить себе новую порцию.
— И он никогда тебе об этом не рассказывал?
— Нет. А я никогда не спрашивала. Для меня он был и есть офицер военно-морских сил США, и вся его работа на спецслужбы имела отношение только к его прямым обязанностям. — Она пожала плечами и начала резать помидоры на разделочной доске.
Мне вдруг стало грустно. Я не любила, когда мне показывали стену, выросшую внутри их брака.
— Так мы никогда больше ничего и не узнали о «Южной звезде». Я имею в виду родителей. Мы обращались куда только можно — в школу, в военно-морское ведомство, ко всем докторам в городе. Особенно к доктору Кантуэллу. Ты помнишь его?
— Да, помню. Видела недавно на встрече выпускников.
Мать кивнула с таким выражением, будто хотела сказать: «Хе-е!.. Да что ты знаешь?!» Мы как-то разом умолкли, и на кухне повисла тишина. Только открытки вокруг весело и призывно манили в свой мир. У меня внутри будто начало что-то раскачиваться — словно какой-то зверь, проснувшийся после зимней спячки.
— А ведь Келли Колфэкс и Сиси Лизэк были в той поездке, да? — спросила я.
— Да, — уверенно ответила мать.
Я достала из рюкзака книжицу «В стенах родной школы» и, раскрыв ее на странице с некрологами, положила на стол перед матерью.
— Помоги-ка мне вспомнить…
За окном вечерело, начинали сгущаться сумерки. Мать внимательно изучала глазами страницу, разглядывая фотографии моих умерших одноклассников, потом остановила палец на имени Тэдди Горовиц. Автокатастрофа.
Она перевернула страницу. Шэннон Грубер. Пневмония как осложнение после продолжительной болезни. И покачала головой:
— Рак легких — вот что это было на самом деле.
Мать снова перевернула страницу. Линда Гарсиа.
Я накрыла книгу ладонью.
— Продолжительная болезнь. Что это означает?
— Не знаю.
Я попыталась припомнить, как выглядела эта Линда в школе. Густая копна каштановых волос, много косметики, крепкие, ядреные бедра. Последние солнечные лучи, бившие в окно, почему-то показались мне холодными. Мать перевернула очередную страницу, там была фотография Шэрлин Джексон.
— Она точно была в той поездке, — сказала я. — Прекрасно помню.
Осложнения при родах.
Мать покачала головой:
— Столько трагедий! Но ведь они вроде бы не связаны? — Она перевернула новую страницу. — Фиби Чэдуик. Внезапная смерть?! Что за дурацкая манера выражаться? Кто сочинял все это?
— Келли Колфэкс и Сиси Лизэк.
— Бред! — Она встала, опершись руками о стол. — От чего умерла Фиби Чэдуик?
— От передозировки барбитуратов.
— О Господи! Неужели Чайна-Лейк был так уж плох для вас в детстве?
Качая головой, она продолжала листать страницы и остановилась, когда дошла до Марси Якульски.
— Автокатастрофа?
Мне вспомнились строки из газетной заметки на вечере выпускников. «Четверо погибли в серьезной аварии».
— Марси была в той поездке, — сказала мать. — Ее родители больше всех возмущались теми, кто согласился подписать отказ от конфиденциальности.
Наконец осталось только одно имя.