— Это зафиксировано в результатах вскрытия, но для общественности не разглашалось. А ты как узнала? — спросил он.
— Догадалась. — Это действительно было так. Мне помогли женская интуиция и страх.
Я рассказала ему про Дану Уэст и Шэрлин Джексон. И про Валери. Про коровье бешенство, которым страдали они и, как я подозревала, другие тоже.
Томми в сердцах выругался и надолго замолчал.
— Томми!
— Я просто все это перевариваю. — В голосе его теперь звучало волнение. — Но как Койот узнает, кто из нашего класса болен?
— Моя мать кое-что рассказала. После того взрыва родителей попросили подписать разрешения на допуск к детским медицинским картам для сотрудников Агентства по передовым исследованиям.
— И ты думаешь, они этим воспользовались? И Койот имеет доступ к нашим медкартам? Даже сейчас?
— Думаю, у него есть источник. Кто-то снабжает его информацией.
— И направляет по нужному следу.
— Нет, Томми. Вряд ли он выполняет такое задание. Это скорее похоже на чистку.
— То есть он уничтожает нас, потому что мы — результат их грязной работы? — Судя по голосу, Томми был в ярости. — И думаешь, поэтому он убил Райана О'Кифи?
— Да, я так думаю. Койот убивает женщин, у которых есть дети.
Томми снова выругался.
— Мне надо поговорить с доктором Кантуэллом, — сказала я. — Он тогда принимал участие в этой истории с медицинскими разрешениями. И до сих пор имеет записи на половину семей в городе.
— Ты думаешь, он и есть тот источник?
— Понимаешь, какая странная вещь — я названивала ему в кабинет шесть раз, и он ни разу не перезвонил. Такое впечатление, будто он избегает меня.
— Ну вот что — подобные вещи лучше не обсуждать по телефону.
— Правильно. Поэтому хочу вместе с тобой пойти к нему и поговорить.
Томми собрался что-то сказать, но передумал. Ну а я так и не сообщила ему истинной причины, по которой хотела повидаться с доктором Кантуэллом. Мой собственный врач не знал, в опасности ли мой ребенок. Возможно, это мог сказать доктор Кантуэлл.
— Прекрасно! Я и сам собирался предложить тебе встретиться, потому что «Чайна-Лейк ньюс» собирается напечатать твою статью сегодня. Только я хочу, чтобы перед подписанием в печать ты кое-что туда добавила. Похороны Келли состоятся завтра. Отпевание пройдет в десять утра в церкви Святого Креста. Тебе лучше приехать. Там будут фотографы и репортеры. Поскольку мы хотим вычислить Койота, нам придется прочесать все гостиницы.
Я застегивала в спальне чемодан, когда кто-то постучал во входную дверь и открыл ее.
— Котенок!
Я стащила чемодан с постели и поволокла в гостиную. На пороге стоял отец. Стриженные ежиком волосы блестели на солнце, в руках он держал свою ковбойскую шляпу. Я обняла его и потащила к дивану.
— Я все пыталась до тебя дозвониться. Вот, собираюсь в Чайна-Лейк.
Мы подошли к дивану. Валери осторожно села.
— Пап, ты помнишь Валери Скиннер?
— Мистер Делани, сколько лет, сколько зим! — зябко поежилась она.
— Да уж, это точно.
Он протянул ей ладонь, но она не приняла ее, скрестив руки на груди. Отец насупился, поджал губы. Он явно смутился, даже ужаснулся ее виду.
Я вернулась к чемодану, все еще пытаясь застегнуть до конца молнию.
— У нас рейс в три тридцать. Хочешь поехать?
Он не ответил, только как-то грустно смотрел на меня.
— Что случилось? — спросила я.
Валери встала.
— Пойду посижу на улице в тенечке. Ты сообщи, когда соберешься.
Когда дверь за ней закрылась, отец сказал:
— Ну и ну! Она же похожа на сушеную яблочную дольку!
— У нее то же заболевание.
— Боже ты мой! — Он мял в руках шляпу. — То же, что и у Даны Уэст.
— Да, я знаю. — Я продолжала воевать с молнией на чемодане. — Я просмотрела видеопленку и результаты магниторезонансного сканирования, полученные моим доктором. Она согласна, что это коровье бешенство или, как они называют, передающаяся форма губчатой энцефалопатии.
— А при чем тут твой доктор? — спросил он.
Я распрямилась.
— А чего ты разволновался?
Он вдруг обнял меня и крепко прижал к себе.
— Как мне оградить тебя от опасности?!
Жгучая волна страха окатила меня. Мой отец мог лишь изредка проявлять отдаленное беспокойство, но чтобы так его показывать! Этого еще не бывало. Я прижалась к нему.
— Пап, я буду в безопасности. В Чайна-Лейк меня встретит Томми, и я окажусь под защитой полиции. Да и Джесси туда вечером подъедет. — Я уткнулась лицом ему в грудь, уловив запах «Олд спайс», связанный с образом отца с незапамятных времен. — И пожалуйста, не пугай меня больше, потому что я и так уже трясусь от страха. Я должна поехать туда. Если я могу помочь положить этому конец, то должна сделать это.
— Да уж больно нехорошая история. Никогда не думал, что мне придется столкнуться с такими вещами, поэтому теперь…
Я посмотрела ему в глаза и поняла, что совсем раскисла. Взгляд у него был странный — такого я еще не видела никогда. Он смотрел на меня так, словно мне восемь лет и я в белом платьице иду к церковному алтарю, чтобы получить первое в жизни причастие.
В тот же момент в моей душе и радость, и благодарность, и страх за ребенка сменились стыдом и смущением. В горле что-то сжалось. Может, он и радовался моей беременности, но вряд ли считал это правильным. И я не представляла, как завести с ним этот разговор, не попросив для начала прощения и не взывая к пониманию.
Я освободилась из его объятий и снова принялась воевать с молнией.
— Дай-ка я, — сказал он, наклонился к чемодану, и взгляд его буквально прирос к моей руке. Отец разглядывал кольцо.
— Эван, это то самое? Я не ошибся? — Попал все-таки в точку! — Он взял меня за руку. — Это тебе Джесси подарил?
Я смутилась и покраснела.
— Да. Вчера, когда мы вернулись из Лос-Анджелеса.
— Тогда понятно, откуда полная машина роз. — Он продолжал держать мою руку. — А маме ты говорила?
— Пока нет. Мы с Джесси хотели сообщить вам вместе.
Вид у него сделался усталый и озабоченный. Все внутри у меня похолодело.
— Пап, я же счастлива!
— Да, только вид у тебя не больно счастливый.
— Потому что мне жаль, что ты узнал об этом таким вот образом.
Ну и конечно, меня расстраивал его огорченный взгляд.
Мы с Джесси однажды уже почти дошли до алтаря, но по дороге решили, что еще не готовы к этому. Когда мы отменили свадьбу, я целую неделю не отваживалась поговорить с отцом, поскольку знала, что, несмотря на всякое там сочувствие, услышу в его голосе облегчение.