— Ты не скучаешь по этому? — спросил он.
Черт возьми, его руки касались меня, его глаза смотрели на меня, его бедра прижимались к моим. Сейчас он покачивался, в его сети произошло короткое замыкание, и ничего с этим не поделаешь. Врать ему было нельзя, потому что он хорошо чувствовал фальшь, а я ненавидела правду.
— Конечно, скучаю, — сказала я, касаясь головой его щеки. — Но по тебе я не скучаю, милый мальчик, потому что ты со мной.
Я не сказала того, как я хочу его сейчас — таким, какой он сесть. Как я гнала от себя желание, чтобы он сейчас был здоров, чтобы мы могли повторить то, что было. Хотя бы раз. Терпеть такое было невозможно.
— Ложись со мной, — сказал он.
Мы перебрались на кровать.
Я начала целовать его грудь, возбуждая его губами, зубами и языком. Я наполняла приятным ощущением те места его тела, которые не потеряли чувствительности. Я подняла его руку, поцеловала внутреннюю сторону запястья и продолжала целовать, двигаясь по шее к лицу, к его губам.
— Я люблю тебя, Эван, — сказал он.
— Перестань болтать и начинай целовать меня.
Сначала мне показалось, что меня разбудило дуновение ветра. По кровле скребли ветви монтеррейской сосны. На часах было два пятнадцать.
Но это был Джесси. Он спал рядом, тяжело дыша, крепко сжимая рукой одеяло.
— Нет. Помоги ему, не… — говорил он во сне.
Я потрясла его за плечо. Он весь горел, на лбу выступил пот.
— Джесси, проснись.
Он широко раскрыл глаза и схватил меня за руку:
— Не смей уходить…
— Эй! — Я прижала руку к его плечу. — Это я.
На лице Джесси появились признаки пробуждения, и он отстранил мою руку. Он пристально посмотрел на меня, но я догадалась, что он сейчас видит не меня, а что-то совершенно иное.
— О Боже! — Его грудь то поднималась, то опускалась. Он закрыл лицо руками. — Это была авария. Шум не прекращался. У меня кружилась голова. Надо мной стоял верзила без лица. Он смотрел на меня, желая убедиться, что я мертв.
Я погладила Джесси по голове.
— Потом он пошел к Исааку, но помогать ему не стал, а просто ушел прочь.
— Все прошло, — сказала я.
Но страшное сновидение, подобно ночи, неукоснительно возвращалось.
Он снова заснул раньше, чем я. Около трех часов я встала, чтобы попить воды.
Дом был спланирован так, что из кухни можно было пройти в столовую, а оттуда в гостиную.
Лэптоп стоял на обеденном столе, и экран был виден от кухонной раковины. Джесси забыл выключить ноутбук. Взглянув на экран, я вздрогнула. Там висела цветная фотография. Я подошла к столу. На фотографии из архива «Нью-пресс» был Джесси, стоящий на тумбе во время соревнований по плаванию. Он выглядел чертовски самоуверенным, как это свойственно пуленепробиваемой юности. Под фотографией высвечивались слова: «Жди сообщения».
Мне почудилось что-то омерзительное в этом сообщении.
Я посмотрела на дверь, ведущую в спальню. Я понимала: если сейчас разбужу Джесси, то он разволнуется и не уснет до самого утра. Я вновь уставилась на экран. Можно оставить все как есть; можно отключить компьютер.
Любопытство все пересилило, и я щелкнула «мышкой» по словам: «Жди сообщения».
В ответ выскочило целое послание:
Джесси Мэтью Блэкберн, ты прожил удивительную жизнь. Как тебе понравится, если люди прочитают о ней? Как тебе понравится, если они узнают о тебе все?
Все.
Хочешь, чтобы об этом узнала твоя женщина? Думаешь, она после этого останется с тобой?
Мы тоже сомневаемся.
Я почувствовала себя так, словно откусила кусок алюминиевой фольги.
И не вздумай уходить из этой программы, хвастунишка. Мы скоро вернемся.
Это могло означать единственное — угрозу.
Программа ускоренного просмотра отключилась. Щелк, и она исчезла, компьютер «завис». Когда я произвела рестарт и открыла эту программу вновь, в ретроспективной записи никакого указания на сайт не было.
Я вернулась в постель, но заснуть не смогла.
Небо на рассвете было облачным. Джесси одевался молча. Он облачился в белую сорочку и синий костюм. Когда он завязывал галстук коричнево-малинового цвета, тот никак не давался и извивался подобно хлысту. Он с трудом выпил чашку кофе, зато я выхлебала целый кувшин.
— Запиши послание, припомни каждое слово. Я отнесу это все в полицию, — сказал Джесси.
Меня знобило.
— Что значит «все»?
— Это значит, что кто-то намерен меня шантажировать. — Он упаковал лэптоп в футляр. — Я знаю, кто автор послания. Кенни Руденски. — Он поднял на меня светящиеся яростью глаза. Выражение лица смягчилось. — Эв, тебя ведь не беспокоит, что у них есть на меня компромат, правда?
— Нет. — Я провела рукой по волосам. — Да.
— Например, что?
— Секс, наркотики и рок-н-ролл, дитя мое. Ты, полный энергии калифорниец, сам скажи.
Он искоса взглянул на меня.
— Я никогда не был пуританином, но никаких противозаконных, аморальных и прочих дурных поступков не совершал. — Он потянул меня за руку. — Я никогда не принимал стероидов, не хитрил, сдавая экзамен на адвоката. Если Руденски имеет в виду случай с цирковым пони, то «желтая пресса» все преувеличила.
Я слегка расслабилась.
— Меня пытаются вывести из равновесия. Что мне предстоит сделать, так это выявить источник сообщений, чтобы в следующий раз полицейские могли схватить подлеца.
— В следующий раз?
— Когда Кенни предложит мне заткнуться или отступиться. Тогда посмотрим, чья возьмет. — Он взял ключи от машины. — Поехали. Предъявление обвинения состоится через полчаса.
Здание окружного суда представляло собой настоящую белую крепость, построенную по типу андалузского замка. Адам ожидал нас на улице. На нем был костюм а-ля докер и сандалии. Вид ученого, пренебрегающего условностями, не мог скрыть душевного волнения, как и следов похмелья. Глаза у Адама были закрыты солнцезащитными очками. И он морщился от головной боли.
— Не знаю, что мне делать…
— Просто оставайся рядом со мной, — предложил Джесси.
Мы поднялись в зал суда и сели на жесткую скамью. Джесси устроился в проходе, облокотившись на поручни коляски и разглядывая свои ноги. Минуту спустя к нам присоединился Крис Рэмси. На нем, как всегда, были куртка, клетчатая рубашка и вязаный галстук. Его прибытие вдохновляло: детективы редко присутствуют при предъявлении обвинения. Похоже, Крис был весьма заинтересован в исходе дела.