Я перезвонил Робин.
— Привет. Скажи Бланш, что я привезу ей сувенир.
— Она девушка не корыстная, но я скажу. Как дела?
— Пока ничего особенного.
— Я тут проверила у тебя погоду. Похоже, славная.
— Сказочная, — согласился я. — Как-нибудь нам стоит сюда приехать.
— Гостиница хорошая?
Я описал свое временное пристанище.
— Одно достоинство, — заметила моя любимая, — мы бы постоянно натыкались друг на друга.
— Я вернусь завтра, и можно будет натыкаться сколько душе угодно. Как работа?
— Взяла парочку новых заказов, простой ремонт. — Короткая пауза. — Сегодня утром он позвонил — хотел убедиться, что я в городе, когда он тоже здесь. Голос звучал по-другому.
— Как именно?
— Отстраненно — не бурлил энтузиазмом, как обычно. Говорит, что очень увлечен проектом, но тон не соответствует словам.
— Сожаления покупателя? — предположил я.
— Может быть, он осознал, что глупо платить такие огромные деньги, если не можешь воспроизвести ни одной ноты?
— В худшем случае продашь их кому-нибудь еще.
— Да. Только вот опасаюсь, как бы он не уловил, что его амурные намерения не получат ответ: я всячески избегаю пустой болтовни.
— Если у него низменные намерения, тогда тебе лишь повезет, если этот тип слиняет.
— Разумеется, — хмыкнула Робин, но тон ее не соответствовал словам.
Я сказал:
— Ты уже вложила в эту работу столько сил, а теперь все осложняется.
— Может быть, мне показалось.
— У тебя здоровые инстинкты, Роб.
— Не всегда… Наверное, мне лучше сначала проветрить мозги, а потом уже браться за пилу. Увидимся завтра, любимый!
Затем я перезвонил Майло и рассказал ему о встрече с Полито.
— Родственник помощника комиссара, а? — фыркнул он. — И именно этот районный прокурор случайно является бывшим водителем его величества.
— Какое совпадение, — тем же тоном заметил я.
— Значит, Брайт не показался Полито голубым?
— Вспомни также о резких изменениях наружности, попытках сойти за вегетарианца, рассказах Леоноры о его подвигах в стиле Джекилла-Хайда, и мы вообще не сможем прийти в отношении его к каким-либо выводам.
— Весь мир — большая сцена.
— Угу. И кровавая. Ладно, посмотрим, что скажет о нем Роланд Корвуц.
— Ты хочешь обратиться к Корвуцу напрямую?
— Разве ты не это имел в виду, когда снабжал меня адресом этого парня и списком мест, где он часто бывает?
— Да, но сегодня утром я проснулся и передумал. С какой стати Корвуц станет с тобой разговаривать?
— Если я сумею говорить не о нем, а о Дейте Брайте, может быть, он проговорится?
— А если он действительно заплатил Брайту за убийство Сафранов, даст тебе пинка или еще хуже.
— Зачем быть пессимистом, если фатализм куда удобнее?
— Ты читал мой дневник. Амиго, этот парень способен на многое, и я даже представить себе не могу, что мы будем иметь, если заставим его нервничать. Возвращайся в гостиницу, сунь четвертаки в массажную постель и хорошенько выспись.
— Ах, спасибо, мамочка!
— Я серьезно.
— Как дела на домашнем фронте?
— Смена темы не приведет к изменению ситуации.
— Я присмотрю за своей спиной. Есть новости?
— На домашнем фронте все по нулям, — фыркнул он и передразнил меня: — Зачем быть фаталистом, если тщетность — куда обоснованнее?.. Где ты собирался подловить Корвуца?
— Все еще собираюсь. В «Ла Белла».
— Итальянский ресторан?
— Верхний Ист-Сайд. Мы же не имеем дело с богатыми ребятами, которые пьют кофе в своих клубах.
— По меньшей мере ты зря тратишь время, Алекс. С какой стати этот Корвуц будет даже смотреть в твою сторону?
— Разве у каждого в жизни не случается момента, когда он хочет стать звездой? — Я помолчат. — Слушай, я только что вот о чем подумал. Если Дейл хотел стать еще одним Оливье, то не за этим ли он вообще приехал в Нью-Йорк?
— Игрища с макияжем?
— Сафраны в ночь своего исчезновения направлялись в театр. Где-то на окраине, далеко-далеко от Бродвея. Что, если Брайт выманил их из дома, предложив им оливковую ветвь? «У меня постановка, ваше имя в списке гостей, мы будем польщены, если вы нас посетите. Потом пойдем выпьем и зароем наш меч в споре о кондо».
— И он принес реальный меч… ловко придумано. Беда в том, что мы уже провели все мыслимые проверки и имя Брайта не значится ни в одной из постановок. Вообще нигде не встречается.
— Шоу могло быть кратковременным или непритязательным, — не согласился я. — Или парень пользовался сценическим именем. Я тут проезжал мимо главной библиотеки. Может быть, это карма? У меня еще есть время до попытки встречи с Корвуцем. Давай посмотрим, что осталось в газетах.
— Хорошая мысль. Если найдешь что-нибудь — забудь про Корвуца и возвращайся домой.
— Слушай, ты прямо зациклился, — улыбнулся я.
— Лучше перебдеть.
Я поспешил назад на Пятую авеню, протолкался сквозь дневную толпу и взбежал по ступенькам библиотеки.
В читальном зале с микрофильмами стояло с десяток машин для просмотра пленок, вдвое большее количество потенциальных читателей и парочка любителей микрофишей. Среди трудолюбивых исследователей, ожидающих возможности сесть за машину, имелся явный бездомный, который, когда подошла его очередь, начал бессистемно перебирать пленки.
Я отыскал театральные путеводители за неделю, предшествовавшую исчезновению Сафранов, в «Тайме», «Пост», «Дейли ньюс» и «Виллидж войс», подождал, когда освободится машина, и принялся за работу.
Через час у меня уже был список из девяти спектаклей вне Бродвея, которые показались мне недостаточно интересными, а после пятнадцатиминутного ожидания я получил в свое распоряжение компьютер с Интернетом. Никакого упоминания о пяти шоу. Из оставшихся четырех я нашел действующих лиц и исполнителей для трех. Анселл/Дейл Брайт не фигурировал ни в одном из списков, но я все равно распечатал их и покинул библиотеку.
Ради разнообразия я пошел по Медисон к северу, разглядывая купающиеся в лунном свете силуэты небоскребов. Застройка — опасное занятие, но выстроенный человеком Нью-Йорк так же прекрасен, как и любое творение природы.
Когда я перешел с шестидесятых улиц к семидесятым, огромные магазины сменились бутиками и уютными кафешками, сквозь стеклянные витрины которых виднелись приятные люди.