— Дело того стоит.
Вернулась Елена, одергивая на ходу край своего свитера. Остановившись у моего столика, она показала на меня пальцем.
— Он одинаковый.
— Оставь джентльмена в покое, — попросил ее отец.
— Он одиноковый, папа.
— Уверен, он просто хочет побыть…
— Ты одиноковый. Ты можешь поесть с нами.
— Елена…
Девочка потянула меня за рукав.
— Поешь с нами!
Я улыбнулся:
— Если только твой папа не возражает.
Лицо Корвуца посуровело, но Елена захлопала в ладоши.
— Да!
— Елена, прекрати. Оставь джентльмена…
Я встал, взял свой бокал и воду и перенес на их столик.
— Да!
— Сэр, — сказал Корвуц, — в этом нет никакой необходимости.
— Я абсолютно ничего не имею против того, чтобы несколько минут…
— Да!
До этого момента занятая друг другом пара взглянула на нас. Женщина что-то прошептала своему спутнику, тот пожал плечами.
— В этом действительно нет необходимости, — повторил Корвуц.
— Нет, есть обходимость, папа!
Пара за соседним столиком притворно улыбалась.
— Елена…
— Есть обходимость!
— Шшш, шшш…
— Есть…
— Елена! Шшш! Что мы говорим по поводу «Ла Белла»?
Девочка надула губы, но Корвуц не отставал:
— В «Ла Белла» мы должны… скажи сама, милая.
Из правого глаза девочки выкатилась слеза, Корвуц стер ее и поцеловал дочь в щеку.
— Милая, в «Ла Белла» мы должны вести себя тихо.
— Милая, милая, — надулась Елена. — Это про маму.
— Ты тоже моя милая.
— Нет!
Корвуц покраснел.
— Сэр, простите, что мы вас побеспокоили, вы можете вернуться…
— Он одиноковый, — заспорила девочка. — Миссис Прайс говорит, что нужно быть ласковой с одиноковыми людями.
— Так это в школе, Елена.
— Миссис Прайс говорит, всегда быть ласковой.
— Я могу посидеть здесь, пока не принесли мой заказ, — предложил я.
— Елена, отстань от этого дяди! — Корвуц начал повышать голос. Личико Елены сморщилось. Отец что-то пробормотал, как мне показалось, по-русски, и потянулся к ней, но малышка с плачем соскочила со своего стула. Женщина за соседним столиком закатила глаза. — Елена…
Ребенок побежал к двери в конце зала.
— Я пошла, снова!
— Извините, сэр, — сказал Корвуц, — она излишне дружелюбна.
— Мне кажется, она очаровательна, — сказал я, стараясь, чтобы это не звучало покровительственно. Взгляд Корвуца дал понять, что мне этого не удалось. — Я работаю с детьми, — попытался завязать разговор я.
— И чем вы занимаетесь?
— Детской психологией.
— Прекрасно, — сказал он с абсолютным отсутствием всякого интереса. — Желаю приятно поужинать.
Я выудил из кармана свой совершенно новый жетон консультанта полицейского управления Лос-Анджелеса, который накануне срочно прислал мне на дом босс, и положил его на стол перед ним.
— Когда у вас будет время, мистер Корвуц.
У него отвисла челюсть. Серые глаза за стеклами очков едва не вылезли из орбит, а зрачки, несмотря на тусклое освещение, предельно сузились.
— Какого…
Я вернул жетон в карман.
— Нам нужно поговорить. Не о вас. О Дейле Брайте.
Корвуц начал было подниматься со стула, но передумал и снова сел, положив на стол руки, сжатые в кулаки.
— Убирайтесь отсюда к чертовой матери…
— Я пролетел три тысячи миль, чтобы поговорить с вами. Дейл Брайт предположительно убил еще несколько человек. Крайне жестокие убийства.
— Я понятия не имею, о чем, черт возьми, вы говорите!
Я встал, загородив своего визави от любопытных глаз пары за соседним столиком и Гио и все так же продолжая улыбаться, чтобы создать видимость дружеского разговора.
— Дейл Брайт. Бывший председатель правления жильцов на Тридцать пятой улице.
Корвуц практически спрятал шею в плечи. Его пальцы коснулись ножа для масла.
— Вас никто не подозревает. Только Брайта. Мне нужны детали, чтобы постараться его найти.
В уголках рта мужчины собралась слюна.
— Я ничего не знаю.
— Всего лишь короткая беседа, когда вам будет удобно…
— Они снова меня мучают.
— Если вы окажете содействие и поможете нам найти Брайта, все кончится…
— Я ничего не знаю, — произнес он сквозь сжатые зубы.
— Хотя бы впечатления: Какой он, какие у него привычки?
— Сухие глазки! — объявил голос за нашими спинами.
Елена подошла ко мне, держа в руке смятую салфетку.
Роланд Корвуц торопливо произнес:
— Этому дяде нужно уходить.
— Нет, па…
— Да!
— Папа делать меня грустной!
Корвуц вскочил и схватил ее за руку.
— Жизнь — грустная штука. Даже ты можешь это понять! — И он потащил плачущего ребенка из ресторана.
Ошарашенный Гио смотрел, как за ними захлопнулась дверь. Тенор продолжал стенать.
Молодая женщина неодобрительно покачала головой:
— Привести ребенка в такое место!
Ее спутник пригладил прошитый вручную отворот пиджака.
— Особенно такого ребенка. Давай напишем жалобу?..
Элегантные люди прогуливали по Парк-авеню породистых собак.
Дом Роланда Корвуца высился на западной стороне улицы — десять этажей сурового серого камня, по одной квартире на каждом.
Сверкающие бронзовые стержни поддерживали безупречно чистый серый навес. Ковер из какого-то погодостойкого материала, который по виду вполне подходил для моей квартиры, вел к наглухо закрытой стеклянной двери в бронзовой раме. Из того же материала была сделана табличка, провозглашающая: «Без приглашения не входить». Кнопка звонка, кстати, тоже была бронзовой.
Одетый в серое швейцар, развалившись на резном стуле в вестибюле, смотрел, как я наблюдаю за ним. Усатый латиноамериканец, слишком молодой, чтобы быть тем копом в отставке, о котором упоминал Полито.
Я подошел, но этот тип даже не двинулся с места. Свет хрустальной люстры янтарем отражался от черно-белого, будто шахматная доска, пола вестибюля. Темные деревянные панели светились, как жидкий шоколад.