За стеклянной перегородкой поднимает голову Кемаль, он хмурится и корчит странные рожи.
— Ты куда это намылился?
— У меня встреча.
— Встреча? И с кем же?
Аднан наклоняется к самому уху:
— С белым рыцарем.
— А я думал, вечером.
— Ну да, в семь часов прекрасный быстроходный катер отвезет нас на Принцевы острова. Но пока что я собираюсь забрать самую лучшую рубашку, какую только можно купить в Стамбуле, у своего портного, и проведу около часа у парикмахера, поскольку не хочу выглядеть как студент, а у меня в носу волосы растут, как на собачьей заднице. Возможно, я куплю Айше какое-нибудь украшение из серебра, потому что ей нравится серебро, и в нем она выглядит сексуально. Когда я все это сделаю, уже подойдет и время садиться на катер.
— Короче, сегодня бумажки просматривать не будешь. — Кемаль закусывает нижнюю губу. Последнее время это вошло у него в привычку, хотя он всегда был нервным. Он принимает слишком много нано. Он нервничал в «Пророке кебабов», совсем как пучеглазый солдат из фильма про войну, который вышел из себя и начал палить из пулемета. Конвульсор, ультралорд нервозности.
— Не сегодня, — это вопрос профессиональной чести — присутствовать, когда подбивают счета. Сариоглу всегда выполняют обязательства. — Так что, если тебе надо спрятать пару маленьких трупов, сегодня отличный день для этого. — Аднан хлопает Кемаля по спине, тот чуть не падает.
— Иди и трахни нашего белого рыцаря, — говорит Кемаль, но шутка неприятна, словно песчинка, попавшая в глаз.
— Конечно. Я позвоню.
Не в первый раз Аднан задумывается, насколько надежен Кемаль. Он продумал все детали: подставные компании, финансовые инструменты, манипулирование рынком, стратегии хеджирования. Все, кроме стратегии ухода.
Двоюродная бабушка Сезен так долго жила на балконе, что стала уже частью архитектуры. Никто не помнит, когда она впервые перетащила свою кровать через общую комнату на маленький железный балкон, с которого свисал турецкий флаг. Минимум два поколения мужчин Гюльташлы, вооружившись фонариками и электроинструментами, водружали защитные экраны и козырьки, соорудив пристройки так, что балкон бабушки Сезен превратился во вторую квартиру, которая, словно паук, прилипла к первой. Зимой и летом ее можно было найти тут. Бабушка Сезен считает, что спать в закрытом помещении плохо для легких. Она утверждает, что не болела простудами тридцать лет. А еще она может наблюдать за жизнью Бакиркей, смотреть, как самолеты заходят на посадку, и это нравится ей именно потому, что она никогда не летала на самолетах и никогда уже не полетает. Она наблюдает за ними, как за особой породой птиц в дикой природе.
Она настоящая львица. Находясь снаружи, она заполняет собой все пространство квартиры. Она женщина внушительных размеров, увенчанная густой серой гривой, которую каждый день причесывают и укладывают родственницы. Она мало говорит, ей это просто не нужно. У нее ясные проницательные глаза, которые все видят и понимают. Бабушка Сезен читает с трудом и постигает мир через своих многочисленных скандальных родственников, а еще благодаря радио, которое Сезен обожает, особенно теперь, когда оно подключено к солнечной батарее. На телевизор у нее нет времени. Она мать семейства в настоящей семейной мыльной опере. Все без исключения боготворят ее.
Тетушка Кевсер — ее визирь. Она консультирует, сообщает и командует. Она доносит волю двоюродной бабушки Сезен. Она выносит фетвы. [71] Если двоюродная бабушка Сезен выступает в пользу чего-то, это считается халяльным, первостепенным, одобренным на самом высшем уровне. Если Кевсер говорит, что бабушке Сезен что-то не нравится, то это нечто становится харамным, осуждается без надежды на апелляцию. Тетушка Кевсер зачастую не беспокоит бабушку Сезен по пустякам, она по опыту общения с матриархом знает, что бабушка Сезен одобрила бы, а что — нет, и этого достаточно. Тетушка Кевсер, тонкая, как проволока, коротковолосая женщина неопределенного возраста, носит квадратные очки и постоянно кипит нервной энергией. Ей неудобно ни на стульях, ни на диване, она никогда не была замужем, но этого никто от нее и не ждал. Она визирь и привратник.
— Он похитил мою машину, — говорит Лейла Гюльташлы.
Яшар поднимает палец. Тетушка Кевсер настаивает на том, чтобы семейные советы проводились по установленной процедуре, и бабушка Сезен поддерживает порядок.
— Прошу заметить, это была машина нашей компании.
— Я хотела сказать, что я согласилась на эту работу при условии, что стану разрабатывать инвестиционную стратегию для молодой нанотехнологической компании, — возмущается Лейла. — Никто не говорил мне о бандитах, которые будут забирать машину компании, или о хитрых родственниках, которые из-под полы торгуют наночастицами, а потом смываются, задолжав целую кучу денег, или о том, что в качестве долговой расписки используется половина семейной реликвии.
Представители семейства Гюльташлы и Джейлан смотрят на нее. Совет состоит из тетушки Кевсер, дяди Дженгиза, двоюродного брата Дениза, тети Бетюл, Яшара и бабушки Сезен, участвующей со своего балкона. На заднем плане радио заливается, как певчая птичка.
— Я профессионал и ожидаю хоть каплю профессионального уважения.
За столом воцаряется молчание. Под столом все так же на стопке журналов про мотоспорт стоит мотор «Хонда».
— Я и пальцем не пошевелю, пока кто-нибудь не объяснит мне, что происходит.
Молчание нарушает тетя Бетюл. Она — семейный специалист по генеалогии.
— Мехмет Али происходит из ветви Языджоглу нашего семейства, его прадед Мехмет Паша приходится дедом и вам с Яшаром, так что вы троюродные родственники. Мехмет Паша приходится отцом бабушке Сезен, а его старший сын Хюсейин был главой той ветви семьи, пока не умер преждевременно двенадцать лет назад, о чем мы все сожалеем, его третий сын Мустафа Али — твой дедушка, был водителем автобуса в 1940-х годах и женился на девушке из Демре, а младшая дочка Фазилет вышла в 1973 году за Орхана Джейлана и положила начало ветви семьи в Зейтинбурну. Так что вы все родственники.
Семья в первую очередь, семья всегда. С тех пор как автобус привез ее из Демре, Лейла боится, что с ее побегом в Стамбул смирились лишь потому, что считали его временным. Однажды мать упадет и что-нибудь сломает, или у отца случится удар. В Стамбуле зазвонит цептеп с родственным призывом, и тогда Лейла проведет остаток жизни, кормя отца с ложечки, помогая матери подняться и спуститься на улицу. Братья пристроят к дому еще один этаж, и Лейла будет довольствоваться собственной кухней, ванной и балконом, откуда сможет смотреть на ряды пластиковых крыш, похожих на волны недоступного моря. Но у нее не будет свободы. У женщин в Демре нет свободы, только обязанности. Карьера? А зачем женщине карьера? Женщины не работают, это против природы. Всегда предполагалось, что работой Лейлы будет уход за престарелыми родителями, а мужьями и детьми обзаведутся старшие сестры.