Здание разочаровывает. Крыша слишком плоская, карнизы слишком тяжелые, а балконы слишком подаются вперед; не требующая усилий гармония классической архитектуры в оттоманском стиле испорчена чрезмерностью. Это качественная имитация малого императорского дворца времен конца империи, типа тех мест, где мелких пашей держали под домашним арестом, пока их братья взбирались на трон, в те культурные времена, когда соперников не душили сразу после воцарения. Какой-то предприниматель конца империи возвел это здание, ностальгируя по ярким и ясным дням, когда империя была сильна.
Женщина в костюме берет образец запаха Георгиоса с помощью специального прибора, проверяет, есть ли он в списке, затем выдает пропуск и провожает вверх по лестнице в малую гостиную.
Все вокруг — европейский кич: золотые канделябры в человеческий рост, украшенные позолоченными фруктами и листьями, тщедушная капризная мебель во французском стиле. Херувимы, ангелы, римские боги и второстепенные члены христианского пантеона кружат вместе на потолке в лучах солнечного света в едином порыве. Нарисованы они коряво, чего и стоит ожидать от культуры, где нет традиции изображения людей.
Гостиная наверху — это версальский Зеркальный зал в миниатюре. Позолота на рамах зеркал отслоилась, а бокалы почернели и пошли пятнами в тех местах, где серебро окислилось. Дешевка. Официант предлагает Георгиосу кофе и несколько кубиков сахара. В гостиной полно групп мужчин в хороших костюмах. Они непринужденно общаются, словно бы видятся каждую неделю, они с легкостью балансируют между кофе и пахлавой. Георгиос обходит их стороной, слишком старый, толстый и застенчивый в своем пиджаке с вытертыми локтями и в хорошей, но чересчур тесной рубашке.
Другой одиночка привлекает внимание Георгиоса, он тоже кружит вокруг созвездий уверенных в себе мужчин. На нем серый костюм, купленный в торговом центре, воротник рубашки жмет, а ее манжеты загнуты за край рукавов пиджака. Признав в Георгиосе собрата по несчастью, он становится рядом в глубоком проеме окна, которое выходит на сады с кустами и беседками и узкую полоску стройки у моря. Паруса кораблей, покидающих пролив, заполняют небо, словно стая темных перелетных птиц.
— Мне бы руки чем-то вытереть, — говорит мужчина.
— Мне кажется, около двери были салфетки.
— Это я так хотел извиниться за липкое рукопожатие.
Собеседнику Георгиоса под тридцать, у него небольшая бородка, аккуратно подстриженная, явно по случаю сегодняшнего события, а обычно он наверняка дает ей свободно расти. У него яркие глаза животного и смуглое лицо, видевшее много солнца. Рукопожатие действительно липкое, но крепкое, спортивное.
— Эмрах Бескардес.
— Георгиос Ферентину.
— Было бы нечестно сказать, что я о вас слышал.
— О, обо мне никто не слышал, и давно.
— Ручаюсь, обо мне вообще никто не слышал.
— Чем вы занимаетесь?
— Я зоолог. — Георгиос Ферентину не из тех, кто насмешливо улыбается, услышав чью-то специальность. Его интересуют все науки. Подлинная мудрость просачивается из точек соприкосновения между дисциплинами. — Моя специализация — сигналы внутри популяций животных.
Георгиос поднимает брови. Он не утратил своей симптоматичной любознательности.
— Мне кажется, это могло бы быть очень полезно.
— Честно сказать, я не слишком уверен, чем могу быть полезен, — говорит Эмрах Бескардес. — Но деньги предложили хорошие. Вы не возражаете, если я задам тот же вопрос?
— Нет, ну что вы… я экономист, точнее, я был экономистом. Занимался экспериментальной экономикой, но уже не работаю много лет.
Внезапно великосветские беседы прерывает звон, и это не бой мудреных часов из позолоченной бронзы, а человек в костюме, который стучит ложкой по ободку кофейной чашки.
— Дамы и господа, прошу следовать за мной.
— Думаю, лучше пойти отдать долг родине, — говорит Бескардес. Он быстро и незаметно сует носик ингалятора с наночастицами в ноздрю и делает короткий вдох, потом предлагает крошечный конус Георгиосу. Георгиос отказывается. Его восхищает то, как этикет застегивает перчатки, а технология вальсирует по миру.
Купец, который построил этот маленький дворец, потратил состояние на внешний фасад. Гостиная в задней части дома лишена украшений и кажется неряшливой — плоские пилястры, потрескавшиеся картины, облупившаяся краска, которая выцвела настолько, что превратилась из золотой в тошнотворно горчичную. Окно выходит на склады и гараж, солнечные установки и линии электропередачи, которые бегут от застроек на хребте в эту спрятанную долину. Организаторы расставили столы буквой «П», а на стене напротив повесили старомодный экран из смарт-шелка. Здесь нечего скачать цептепом, нечего унести с собой. На столах расставлены два типа бутылок с водой, но при этом нет ни бумаги, ни ручки. Эмрах Бескардес рисует домик на лежащем перед ним детском волшебном экране, а затем с явным удовольствием стирает его.
Делегаты рассаживаются. Георгиос отмечает, что они держатся теми же небольшими группами, что сформировались в основной гостиной. Всего три женщины. Высокий худой человек с невероятно длинными руками влетает через двустворчатые двери, чтобы занять место на открытой площадке перед столами, и Георгиос испытывает два чувства, которые связаны между собой и которые он не ожидал испытать снова. Одно — напряжение в нижней части живота, мышцы, давно погребенные под слоем жира, вспомнили о своем предназначении защищать тело от угрозы. А еще у него медленно, с легким покалыванием сжимаются яички. Георгиос знает этого человека. В последний раз он видел его сидящим за точно так же поставленным столом, с двумя бутылками воды, с газом и без, на собрании, после которого Георгиосу пришлось уйти на пенсию. Этого человека зовут Огюн Салтук. Он заклятый враг Георгиоса.
Время обошлось с тобой милостивее, чем со мной, думает Георгиос, наблюдая, как профессор Салтук медленно сканирует комнату. Мы были худощавы, мы были парнями, неутомимыми в работе и теоретизировании. Твои волосы давно выпали, но тебе хватило ума обрить голову налысо, а в бороде еще проглядывает черный цвет.
— Дамы и господа, — говорит профессор Салтук. — Благодарю вас за то, что пришли сегодня на первое заседание группы «Кадикей». Простите, если все организовано в стиле Джеймса Бонда, но подобные мероприятия, в достаточной мере экспериментальные, приходится проводить за закрытыми дверями, в обстановке полной секретности, для ограниченного круга лиц. Некоторым из вас пришлось приехать по первому же требованию и проделать довольно долгий путь, надеюсь, вас поселили в хороших отелях. Уверяю, со счетами мы разберемся. Что ж, позвольте представиться. Я профессор Огюн Салтук из школы экономики при Стамбульском университете. — Он делает небольшую паузу, чтобы глотнуть воды. Эмрах Бескардес уже рисует ящерицу на волшебном экране. Салтук продолжает: — Нас специально выбрали из различных отраслей науки: экспериментальная экономика, физика материалов, эпидемиология, политическая и экономическая аналитика, история, психогеография. Есть даже наш собственный научный фантаст. — Он кивает на приземистого мужчину средних лет с седеющей бородой, который умудряется милостиво улыбаться.