Тургут-бей в костюме с иголочки и с улыбкой выглядит очень пристойно.
— Продажа имущества, оставшегося от жильцов. Да, мы этим занимаемся. Делается это так: мы платим фиксированную плату, еще не видя квартиры, а потом я отправляю своих мальчиков, чтобы все рассортировали и разложили по коробкам. Я получу гораздо больше, если все будет рассортировано, особенно за всякие антикварные вещицы. Дилеры специализируются каждый на своем: кто-то на книгах, кто-то на фарфоре, кто-то на антиквариате.
— Вот этот адрес.
Лейла написала адрес на бумажке. Ей не нравится сама мысль об обмене информацией с этим мужиком через прикосновение. Тургут-бей пожимает плечами:
— Вам надо спросить у мальчиков.
Они действительно мальчики, чьи-то сыновья и двоюродные братья в кожаных пиджаках, водители фур, поигрывающие ключами. В стеклянном отсеке, который служит офисом, Тургут-младший показывает на экране таблицы.
— Двадцать коробок всякого хлама, рассортированы, — объявляет Тургут-младший. На бетонном складе жарко и пыльно, здесь пахнет чужими мелкими горестями.
— Мы ищем кое-что особенное, — говорит Лейла. — Это фамильная реликвия, миниатюрный Коран, вернее, его половинка. Вы его, наверное, заметили.
— Честно говоря, у нас тут столько всего. — Тургут-младший кликает по экрану. — Настолько подробно мы уж не каталогизируем. Вот одна коробка с религиозными принадлежностями. Вам повезло.
— Можно поинтересоваться, кто ее купил?
— Это коммерческая тайна.
Первая за день двадцатка на текущие расходы покидает свой шелковый гарем. Зелиха неохотно выдала ей деньги. Лейле нужно еще раз напомнить про трудовой договор.
— Вот этот парень купил. Один из наших постоянных клиентов. Любит всякие религиозные вещицы.
Тургут-младший открывает квитанцию на весь экран. Коробка ушла за двадцать евро, столько же заплатила ему и Лейла. Разумеется, нет никаких гарантий, что половинка Корана находилась в коробке, а если она там и была, покупатель мог перепродать ее. А может быть, Абдулла Унул разжал пальцы Мехмета Али молотком-гвоздодером и отнял Коран. Смертоносный Обладатель Черного пояса Наджи рассматривает байк. Лейла надеется, что вида Наджи будет достаточно.
«Топалоглу. Искусство и антиквариат», улица Кавафлар, Гранд-базар. Надежды Лейлы тают, как дым. Миниатюрные Кораны из разряда тех сувениров — аутентичных, с восточным колоритом, легких и почти не нарушающих рамки приличий, — которые так нравятся туристам. Половина Корана привлекает куда меньше внимания. Настолько меньше, что этот Топалоглу вполне мог выкинуть его. Можно рехнуться от всех этих размышлений. Пока что ясно одно — у них с Асо через два часа встреча с «Давай, нано!», и ей надо принять душ, переодеться и отрепетировать речь.
Лейла начинает привыкать к тому, что братец Наджи загораживает зеркальце заднего вида. Кондиционер для белья пахнет куда приятнее, чем этот автомобиль изначально — замшелый дизайнер нано и гниющая еда. Коврик под водительским сиденьем усыпан крошками всякой еды. Туфлям это не на пользу.
На виадуке Лейла жмет на газ и впихивает «пежо» в чудесным образом открывшийся зазор между такси и эвакуатором. До того как взяться за эту работу, она даже не обращала внимания, сколько на дорогах эвакуаторов.
После того как автобус увез одетого в униформу Аднана Сариоглу из Эрзурума после шести месяцев в Краю Возможностей, он поклялся честью отца, жизнью матери, мужественностью брата, непорочностью сестры и бородой пророка, что больше никогда сюда не вернется. Всевышний, зная людей, не ценит ни честь, ни непорочность, ни даже жизнь, но обожает нарушать клятвы во имя своего пророка. Так что по воле Аллаха Аднан Сариоглу оказался в Эрзуруме через семь лет после того, как хитростью перевелся отсюда в туристическую полицию в Даламане: разве кому-то надо, чтобы парень, говорящий на английском, подорвался на самодельной бомбе? Ну на самом деле он оказался не «в» Эрзуруме, а «почти в». В аэропорту Эрзурума. На голом летном поле на пронизывающем мартовском ветру, который грозил дождем со снегом троим мужчинам в стамбульских костюмах и темных очках.
— Какого черта мы тут делаем? — спросил Кемаль, мучившийся от похмелья и подавленный необъятностью неба.
— Я хочу, чтобы вы увидели и поняли, — сказал Аднан. — Я не торгую тем, чего не видел.
— Ты торгуешь природным газом, — хмыкнул Огюз, — и маленькими наборами циферок, которые ты называешь контактами.
Своим коллегам в отделе контроля и в торговом зале они рассказали, что собрались на мальчишник, проехаться на байках по Дикому Востоку. Самолет перенес их над высушенной Анатолией цвета охры и болезненно-синими озерами в долине Тигра и Евфрата. В бизнес-классе маленького «Эмбраера» было всего восемь мест, и ультралорды Вселенной купили их все и кричали друг другу через проход в отсеке, отделенном от салона занавеской.
Кемаль всю дорогу пил и приставал к стюардессе. На ее лице застыла маска из смеси неприязни и толстого слоя тонального крема.
— У них тут фестиваль арбузов, — сказал Кадир, пока они тащились по мокрой, продуваемой ветром площадке от самолета к ожидавшему их чартерному вертолету. — Прочел в журнале в самолете.
— И что полагается делать? — спросил Кемаль. — Запихивать арбузы друг другу в задницы?
— Никогда не суди о городе по его аэропорту, — заметил Аднан, поправляя темные очки на носу. В ветре чувствовался лед с Арарата, а он забыл сказать, чтобы все захватили пальто.
— Напротив, суди о городе исключительно по его аэропорту, — буркнул Огюз.
В вертолете напитки не предлагали. Кемаль весь полет сидел, прижавшись лбом к вибрирующему стеклу и глядя на пустынную ширь востока. От стекла на лбу остался красный след.
— Ты выглядишь как шиит в день Ашуры, [86] — сказал Огюз.
Аднан первым заметил серебристый сборный трубопровод, который тянется через горный хребет и долины, через деревню и потрескавшееся поле, поднимаясь по склонам и пересекая снежные равнины. Он жестом попросил пилота пролететь над трубопроводом.
— Можете спуститься? — прокричал Аднан.
— Это бесполетная зона! — прокричал пилот в ответ. — Ограничение по высоте!
— Как низко можете пролететь?
— Ну, ниже тридцати метров я бы снижаться не стал.
Аднан усмехнулся за стеклами черных летных очков, которые заставил купить всех своих сообщников в аэропорту Ататюрк, чтобы они выглядели как бандиты. Он показал пальцем вниз.
— Приземляйтесь.
Транзитный пункт Чалдыран выглядел чужеродным объектом, базой оккупантов, сооруженной из серебряных труб и рифленых железных кубов, ограждений из проволочной сетки с желтыми предупредительными знаками, солнечных батарей и вентилей, и все это — посреди вытянутой в длину долины из пожелтевшей за зиму травы и лоскутов горной породы. По обе стороны высились припорошенные снегом горные хребты в белых шапках. Вертолетная площадка и двухколейная дорога врезались в поверхность, словно раны, а по склонам бежали тропы для скота. Три трубы напоминали стальную буквы «У», своего рода трискелион. [87]