Изменить прошлое было иногда труднее, чем изменить будущее.
* * *
— Головные боли, — сказала Сильви.
— Но я психиатр, — отвечал ей доктор Келлет, — а здесь требуется невролог.
— И странные сновидения, и ночные кошмары, — искушала его Сильви.
Этот кабинет как-то успокаивает, подумала Урсула. Стены, облицованные дубовыми панелями, гул камина, пушистый красно-синий ковер на полу, пара кожаных кресел и какой-то необыкновенный сосуд для чая — все это было знакомо.
— Сновидения? — Доктор Келлет надлежащим образом поддался искушению.
— Именно так, — подтвердила Сильви. — Она еще и лунатик.
— Разве? — испугалась Урсула.
— И постоянно проявляет своего рода déjà vu. — Последние слова Сильви произнесла с некоторой неприязнью.
— В самом деле?
Доктор Келлет потянулся за изящной пенковой трубкой и постучал ею о каминную решетку, вытряхивая пепел. Чаша в форме головы турка почему-то оказалась знакомой, как старая подруга.
— Ой, — выпалила Урсула, — я здесь уже бывала!
— Вот видите! — торжествующе воскликнула Сильви.
— Хм… — задумался доктор Келлет. Повернувшись к Урсуле, он обратился к ней без посредников: — Ты что-нибудь слышала о реинкарнации?
— Да, конечно, — с готовностью откликнулась Урсула.
— Ничего она не слышала, я уверена, — сказала Сильви. — Это католическая доктрина? А что это у вас там? — спросила она, заинтригованная необыкновенным чайным сосудом.
— Самовар, из России, — ответил доктор Келлет. — К России я не имею никакого отношения, мой родной город — Мейдстон, но до революции меня занесло в Санкт-Петербург. — А потом вновь обратился к Урсуле: — Могу я тебя попросить что-нибудь нарисовать? — И подтолкнул к ней карандаш и лист бумаги. — Угостить вас чаем? — спросил он Сильви, которая все еще глазела на самовар.
Она отказалась, признавая лишь тот чай, который наливается из фарфорового чайника.
Урсула закончила рисунок и сдала его на проверку.
— Это еще что? — Сильви заглянула через плечо дочери. — Какое-то кольцо или браслет? Корона?
— Нет, — сказал доктор Келлет. — Это змея, кусающая себя за хвост. — Он одобрительно покивал и объяснил Сильви: — Она символизирует цикличность вселенной. Время — это конструкт, а в реальности все течет, нет ни прошлого, ни настоящего, есть только сейчас.
— Как афористично, — чопорно выговорила Сильви.
Доктор Келлет опустил подбородок на сцепленные пальцы.
— Знаешь, — сказал он Урсуле, — я думаю, мы с тобой прекрасно поладим. Хочешь печенья?
Ее озадачивало только одно. На боковом столике не было фотографии Гая (который погиб в битве при Appace) в белой форме крикетиста. Сама того не желая — этот вопрос вызывал слишком много других вопросов, — она спросила:
— А где же фотография Гая?
И доктор Келлет сказал:
— Кто такой Гай?
Похоже, теперь нельзя было полагаться даже на нестабильность времени.
* * *
— Скромный «остин», — сказала Иззи. — Малолитражка, хотя и четырехдверная. Но по цене близко не стояла к «бентли». Да что там говорить, это народный автомобиль, не чета твоему роскошеству, Хью.
— Куплен, естественно, в кредит, — поддел Хью.
— Ничего подобного: вся сумма внесена сразу, наличными. У меня есть издатель, у меня есть деньги, Хью. Обо мне не волнуйся.
Все восторгались сверкающим ярко-вишневым автомобилем, и в конце концов Милли сказала:
— Мне пора, у меня сегодня вечером открытый экзамен по хореографии. Большое спасибо за чудесный праздник, миссис Тодд.
— Постой, я тебя провожу, — вызвалась Урсула.
Возвращаясь домой, она не пошла кратчайшей дорогой, вдоль дальней кромки сада, а предпочла окольный путь и едва увернулась от несущегося ей навстречу теткиного автомобиля. На прощанье Иззи беспечно махнула рукой.
— Кто это был? — спросил Бенджамин Коул, резко вильнув на велосипеде и врезавшись в живую изгородь, чтобы не погибнуть под колесами «остина».
Сердце Урсулы споткнулось, подпрыгнуло и поскакало. Объект ее мечтаний! Для того она и пошла в обход, чтобы подстроить маловероятную «случайную» встречу с Бенджамином Коулом. И вот он перед ней! Какая удача.
Когда она вернулась в столовую, к ней подбежал не на шутку расстроенный Тедди:
— Они мяч мой потеряли.
— Знаю, — сказала Урсула. — Потом поищем.
— Послушай, ты вся красная, — заметил он. — Что случилось?
Разве что-то случилось? — подумала она. Разве что-то случилось? Только то, что меня сейчас поцеловал самый красивый мальчик на всем белом свете, и как раз в день моего шестнадцатилетия. Он всю дорогу катил велосипед, провожая ее до дому, и в какой-то миг их руки то ли соприкоснулись, то ли нет, но щеки вспыхнули, как маков цвет (это была поэзия), и он сказал: «Ты мне нравишься, Урсула» — и прямо там, у ее калитки, где их могли увидеть, прислонил велосипед к забору и привлек ее к себе. И вот поцелуй! Сладостный, долгий, куда приятнее, чем она ожидала, хотя у нее осталось такое чувство… ну, да… будто она вся горит. У Бенджамина, наверное, тоже, потому что они отстранились друг от друга в легком потрясении.
— Ничего себе, — сказал он. — Я еще ни разу не целовался. Даже не думал, что это так… здорово. — Он тряхнул головой, будто удивляясь, что не находит слов.
Этот миг, подумала Урсула, останется для нее самым счастливым, как бы ни сложилась ее жизнь. Они бы поцеловались еще раз, но из-за поворота выкатилась тележка старьевщика, а вслед за тем его нечленораздельный вопль «Ста-а-арьео-о-о берео-о-ом!» грубо вторгся в их зарождающееся чувство.
— Да нет, ничего не случилось, — ответила она Тедди. — Я ходила попрощаться с Иззи. Жаль, что ты не видел, какое у нее авто. Тебе бы понравилось.
Пожав плечами, Тедди сбросил «Приключения Августа» со стола на пол.
— Такая чепуха, — сказал он.
Урсула взяла со стола недопитый бокал шампанского со следами ярко-красной помады, отлила половину в стаканчик из-под желе и протянула Тедди:
— Чин-чин.
Они чокнулись и выпили до дна.
— С днем рождения, — сказал Тедди.
* * *
В каких купаюсь я соблазнах!
В глазах рябит от яблок красных,
И виноград сладчайший сам
Льнет гроздями к моим устам. {198}
— Что это ты читаешь? — подозрительно спросила Сильви.