— Schutzstaffel, [49] наши защитники, — восхищенно прошептала одна из пассажирок. — Не то что этот сброд в коричневых рубашках.
Поезд прибыл в Мюнхен с опозданием. Произошел несчастный случай, объяснил герр Бреннер: с поезда упал на рельсы мужчина.
— Какой ужас, — сказала Урсула.
Хотя стояло лето, погода была холодная и дождливая. Ненастье не рассеялось и после их прибытия в огромную квартиру Бреннеров, где, несмотря на первые сумерки, даже не горел свет, а в окна за тюлевыми занавесками громко стучался ливень, словно просясь в тепло.
Урсула и герр Бреннер вдвоем затащили по лестнице ее тяжелый чемодан — сцена была довольно нелепая. Неужели никого другого не нашлось? — с раздражением думала Урсула. Хью обязательно нанял бы «человека» (а то и двоих), чтобы ее поберечь. Ей вспомнились офицеры СС: как легко обошлись бы они с этим чемоданом.
Женской половины семейства Бреннер дома не оказалось.
— А-а, не вернулись еще, — сказал герр Бреннер, не проявляя беспокойства. — Наверное, по магазинам бегают.
В квартире было много тяжелой мебели и дешевых ковров, повсюду стояли растения с крупными листьями, напоминая заросли джунглей. Урсулу зазнобило: в этом негостеприимном доме оказалось не по сезону зябко.
Они ухитрились втащить чемодан в отведенную ей комнату.
— Раньше тут жила моя матушка, — объяснил герр Бреннер. — Здесь все осталось, как было при ней. К сожалению, в прошлом году она скончалась.
Его почтительный взор, устремленный на кровать — громоздкое сооружение в готическом стиле, призванное, казалось, вызывать у спящего только ночные кошмары, — недвусмысленно указывал на то, что кончина матушки Бреннер наступила под этими перинами. Кровать словно довлела над всей комнатой, и Урсула вдруг занервничала. Она еще не оправилась после чудовищного эпизода с пожирателем колбасы — и вот она опять наедине с незнакомым мужчиной, да еще иностранцем. Как тут было не вспомнить зловещие истории Бриджет о торговле белыми рабынями. К радости Урсулы, внизу отворилась входная дверь и в прихожей поднялся шум и гам.
— Ага, — герр Бреннер просиял от удовольствия, — наконец-то!
В квартиру, мокрые от дождя, со свертками в руках, одна за другой вошли смеющиеся девочки.
— Смотрите, кто к нам приехал, — сказал герр Бреннер, особенно заинтриговав двух младших (Урсула, как выяснилось позже, не встречала более экзальтированных девочек, чем Хильда и Ханна).
— Приехала! — Клара стиснула ей руки своими влажными ладонями. — Herzlich willkommen in Deutschland. [50]
Младшие сестры трещали без умолку, а Клара тем временем быстро обошла квартиру, повсюду включила свет — и дом вдруг преобразился: на потертых коврах проступил богатый орнамент, старинная мебель засверкала полировкой, холодные джунгли комнатных растений превратились в уютную беседку с папоротниками. В гостиной герр Бреннер затопил голландскую изразцовую печь («похожую на большого, теплого комнатного зверя», написала Урсула Памеле) и пообещал гостье, что завтра погода разгуляется, будет ясно и солнечно. Стол быстро накрыли вышитой скатертью и подали ужин: сыр, салями, тонкие ломтики вареной колбасы, салат и пахнущий тмином, как кексы миссис Гловер, черный хлеб, а главное — вкусный фруктовый суп, как бы подтверждающий, что Урсула находится за границей. («Холодный фруктовый суп! — написала она Памеле. — Что бы на это сказала миссис Гловер?»)
Даже комната покойной матушки хозяина приобрела более жилой и гостеприимный вид. Постель оказалась заманчиво мягкой, простыни были оторочены вязаной ажурной каймой, а уютная лампа под милым розовым абажуром дышала теплом. На туалетном столике появился букет ромашек (об этом, скорее всего, позаботилась Клара). Когда пришло время ложиться спать, Урсула, падая от усталости, забралась в постель (кровать была настолько высокой, что для этого требовалась приставная скамеечка) и благодарно погрузилась в крепкое забытье, без снов и без наваждений, связанных с покойной хозяйкой.
— Но вначале у нас, конечно, будут небольшие каникулы, — сказала фрау Бреннер за завтраком (который, в общем-то, мало отличался от вчерашнего ужина).
Клара была, так сказать, «на перепутье». Получив художественное образование, она не знала, чем заниматься дальше. Подумывала о том, чтобы уехать из дому и «быть художницей», но жаловалась, что «искусством в Германии много не заработаешь». Клара держала некоторые из своих работ у себя в комнате — большие, грубые абстрактные полотна, которые совершенно не вязались с ее доброй, мягкой натурой. Урсула даже представить не могла, как ими можно заработать на жизнь.
— Наверное, пойду преподавать, — уныло сказала Клара.
— Да, это смерти подобно, — согласилась Урсула.
Клара время от времени изготавливала рамы для фотоателье на Шеллингштрассе. Там работала дочь знакомых фрау Бреннер — эта девушка (по имени Ева) и замолвила словечко за Клару, которую знала еще с детского сада.
— Но багетные работы не могут считаться искусством, так ведь? — сказала Клара.
Владелец фотоателье Гофман был личным фотографом нового рейхсканцлера.
— Наружность его мне хорошо знакома, — поделилась Клара.
Бреннеры жили скромно (поэтому, полагала Урсула, они и сдали ей комнату), и Клара — ни для кого не секрет — отнюдь не купалась в деньгах, правда в тысяча девятьсот тридцать третьем году бедствовали все и всюду.
Несмотря на это, Клара решила, что они извлекут максимум удовольствия из последних недель лета. Девушки захаживали в чайную отеля «Карлтон» или в кафе «Хэк» рядом с парком «Хофгартен», ели Pfannkuchen, чуть ли не до тошноты пили Schokolade. Они посвежели, часами гуляя в Английском саду, где покупали себе мороженое и пиво. Занимались греблей и плаванием с друзьями Гельмута, брата Клары, — это был целый калейдоскоп Вальтеров, Вернеров, Куртов, Хайнцев и Герхардов. Сам же Гельмут, курсант основанного фюрером военного училища нового типа, находился в Потсдаме.
— He's very keen on the Party, [51] — сказала по-английски Клара, которая хорошо знала язык и не упускала возможности попрактиковаться с Урсулой.
Решив по созвучию, что Гельмут увлекается вечеринками, а потому существительное должно стоять во множественном числе, Урсула поправила:
— Мы бы сказали: «He's very keen on parties». [52]
Клара со смехом покачала головой:
— Нет-нет, именно Партией, нацистами. Неужели ты не знаешь, что с прошлого месяца это у нас единственная разрешенная партия?