Официант принес вино. Винс продегустировал его и кивнул в знак одобрения. Они заказали еду, пригубив из своих бокалов.
— Энн, — начал он, — хочу сделать признание. Я не работаю в офисе шерифа. Я специальный агент ФБР. Пока лучше, чтобы об этом никто не знал. Я специализируюсь на серийных убийцах.
Она ничего не сказала в ответ, но ее глаза округлились.
— Я не знаю, что вам рассказал детектив Мендес, — продолжил он, — но есть основания полагать, что Лиза Уорвик — та женщина, на которую ваши ученики наткнулись в парке, — была третьей жертвой в серии убийств.
— Боже мой.
— Еще одна женщина пропала. Так что, как видите, нам важна любая информация из всех возможных источников.
— Не знаю, чем могу помочь, — сказала она. — Я учу пятиклассников.
— Детектив Мендес говорил мне, что вы отлично знаете своих детей. Сегодня днем я убедился в этом.
Она усмехнулась.
— Ну да. Так знаю, что даже не заподозрила склонности к убийству у Дэнниса Фармана.
— А с какой стати вы бы ее заподозрили? — спросил Винс. — Многие ли, глядя на пятиклассника, смогли разглядеть в нем будущего серийного убийцу? Я думаю, что никто. Это было бы странно. Ни один нормальный человек не стал бы намеренно искать в ребенке такие черты.
— Это ваше мнение?
Он слегка улыбнулся.
— Ну да. Я как раз специализируюсь на отклонениях психики. Я много лет изучал убийц, пытаясь разобраться, как они стали такими и что ими движет.
— Как же вам удается спокойно спать при этом?
— Прекрасно, — признался он. — Правда, на таблетках.
— Почему вы этим занимаетесь?
— Потому что, если я действительно хорошо делаю свою работу, в моих силах уберечь невинных людей от убийцы. Может, мне удастся заприметить такого вот Дэнниса Фармана и привлечь к нему внимание нужных людей. Уверен, вы меня понимаете.
Она кивнула и отвела взгляд, а ее глаза чуть увлажнились.
— Мне жаль, что вам пришлось столкнуться с этим, Энн, — искренне сказал Винс. — Я понимаю, как вам трудно.
— Боюсь, что нужные люди не обратят на него внимания, — возразила она. — Не сейчас. Его исключат из школы, и он станет слоняться без дела, без присмотра. Кто будет им заниматься? Его родители работают. Но даже если бы они были дома, они, должно быть, ужасные родители — ведь иначе он бы не стал таким.
Винс вздохнул. Он не хотел, чтобы она плакала, поэтому не стал с ней соглашаться. На самом деле, если бы он вел семинар и привел Дэнниса Фармана в качестве примера, то сказал бы, что его, по всей вероятности, спасать уже слишком поздно.
Его коллеги в Квонтико согласились бы с ним. Он отослал им рисунок Дэнниса Фармана по факсу. Он переговорит с ними потом, хотя и так знает, что услышит. Они скажут, что Дэннис Фарман имеет вполне сформировавшиеся наклонности к насилию и асоциальному поведению. Его художества уже свидетельствуют о садистских фантазиях — о садистских сексуальных фантазиях, а ведь он еще ребенок, которому только предстоит войти в пубертатный период. Вероятно, исправить его поведение не удастся.
Но он не собирался рассказывать это Энн.
— Вы были правы, когда говорили с его отцом, — сказал он. — Мальчику нужна помощь психиатра.
— И кто сможет убедить его отца в том, что это так? — спросила она. — Фрэнк Фарман наверняка считает, что в его силах выбить дурь из Дэнниса.
Напряжение прошедшего дня сказывалось на Энн. Винс протянул руку и накрыл ее маленькую ладонь, чуть сжав.
— Не сдавайтесь, Энн. Еще не время. Вы боролись сегодня за этого мальчика. Противостояли Мендесу и мне, дали отпор его отцу. Дэннису нужно, чтобы хоть кто-нибудь был на его стороне.
Одна прозрачная слеза упала с ресниц и покатилась по щеке Энн, когда она в смущении отвернулась от него.
— Ну-ну, не надо, — нежно принялся уговаривать Винс. — Не плачьте. А то вы подмочите мою репутацию дамского угодника.
Вознаграждением ему была улыбка.
— А вы дамский угодник? — спросила она, очевидно, обрадовавшись перемене темы.
— Все зависит от дамы, — признался он.
Ее щеки вспыхнули румянцем, и она отвела взгляд, скрывая легкую улыбку. Она высвободила свою руку из-под его ладони, смахнула слезу и заправила выбившуюся каштановую прядь волос за ухо.
— Простите. Обычно я не позволяю себе расклеиваться.
— Спорю, вы вообще никогда не расклеиваетесь, — сказал он. — Хотя обычно ваши ученики не приносят в школу отрезанные пальцы. Думаю, вам можно немного расслабиться.
— Да. Наверное.
Принесли заказ. Ее салат «Капрезе», его зити. [21] Винс придвинул свою тарелку к ней.
— Ешьте, — скомандовал он. — Попробуйте зити. Моя итальянская мамочка утверждает, что это средство от всех проблем. Она скажет вам: «Avete bisogno della vostra resistenza! Ci e niente a voi!»
Винсу показалось, что Энн понравился его колоритный итальянский.
— Что это значит?
— Силы вам пригодятся. Вы слишком худая. Она считает худыми всех, кто весит меньше двухсот фунтов. И ей наплевать, что я могу поднять ее одной рукой.
— Сколько ей лет?
— Восемьдесят два. А вашей?
— Моя мама умерла. — Энн опустила голову. — Несколько лет назад. От рака поджелудочной железы.
— Простите, — сказал Винс. Еще один поворот судьбы Энн Наварре. У нее умерла мать. Она бросила учиться. — А ваш отец?
— Переживет нас обеих, несмотря на слабое здоровье.
И эта перспектива, судя по всему, ее не радовала.
— Вы так и не ответили мне, как я могу помочь вашему расследованию, — произнесла она.
Кстати, о деле. Он воткнул вилку со своей стороны тарелки.
— Расскажите мне о Томми Крейне.
Он не застал ее врасплох. Она предполагала, что он кинет ей крученый мяч. Энн посмотрела на него с подозрением:
— Зачем вам нужно знать о Томми Крейне?
— Чтобы посмотреть на дело с разных ракурсов, — ответил он. — Понимаете?
— Да.
— На данный момент я не могу сказать, в каком направлении будет идти расследование. Мы до сих пор пытаемся реконструировать последний день Карли Викерс, пропавшей девушки. Викерс в прошлый четверг запланировала визит к стоматологу. Это была ее последняя встреча в тот день.
— Визит к Питеру Крейну.
— На данный момент он последний человек, известный нам, который видел ее.
— Но вы же не считаете, что он причастен к этому, — сказала она. — Он прекрасный человек. Томми обожает своего отца.