— Хочешь сказать, ты помогала мне ради моей семьи?
— Конечно. Зачем же еще?
— Несмотря на то что помогала мне изменять жене?
— Очень трогательно. Не обвиняй меня в том, что делал твой член.
Она яростно уставилась на него, Зандт — на нее. Несколько мгновений они молчали, затем Нина неожиданно опустила глаза.
Он коротко рассмеялся.
— Это должно означать, что я тут главный?
— Что?
Она мысленно выругалась.
— То, что ты отвела взгляд. Это как у зверей — знак подчинения самцу. И что, теперь, когда я снова наверху, я стану делать то, чего хочешь ты?
— Ты становишься настоящим параноиком, Джон, — сказала она, хотя он, конечно, был прав. Нина поняла, что слишком много времени провела в окружении глупцов. — Я просто не хочу с тобой спорить.
— Что ты думаешь насчет волос? — спросил он.
Она нахмурилась, сбитая с толку внезапной переменой темы.
— Каких волос?
— Этот самый Человек прямоходящий — зачем он их срезал?
— Для того чтобы вышить имя на свитере.
Зандт покачал головой и закурил.
— Для этого не нужно целиком обривать голову. У всех девочек были длинные волосы. Но всех их нашли обритыми наголо. Почему?
— Чтобы их унизить, лишить личности. Чтобы ему легче было их убить.
— Возможно, — ответил он. — Именно так мы раньше и предполагали. Но у меня есть свои соображения.
— Может, все-таки расскажешь?
— Мне интересно — не наказание ли это?
Нина немного подумала.
— За что?
— Не знаю. Но мне кажется, что тот человек похищал этих девочек, причем девочек весьма своеобразного типа, с определенной целью. Я думаю, у него были в отношении их свои планы, но все они по каким-то причинам ему не подошли. И в наказание он лишил их того, что, по его мнению, являлось для них крайне важным.
Он отхлебнул кофе, не обращая внимания на то, что тот давно остыл.
— Ты знаешь, что делали с коллаборационистами в конце Второй мировой?
— Конечно. Женщин, которые, по общему мнению, проявили чрезмерное гостеприимство к немецким захватчикам, проводили строем по улице с обритыми головами. Для нас это достаточно унизительно. — Она пожала плечами. — Возможно, я и могла бы счесть это наказанием, но мне непонятно, какова была сама суть конфликта. Эти девочки ни с кем не имели особо близких отношений.
— Может, да, а может, и нет.
Зандт, похоже, потерял интерес к теме. Он откинулся на спинку стула и лениво разглядывал террасу. Парень за соседним столиком случайно встретился с ним взглядом и тут же поспешно его отвел. Он дал знак своей подружке, видимо намекая, что неплохо бы сходить смазать лыжи. Оба встали и скрылись в темноте.
Зандт выглядел вполне удовлетворенным.
Нина попыталась снова привлечь его внимание.
— И куда ведет этот след?
— Возможно, и никуда, — ответил он, гася сигарету. — Просто я в последнее время не особо об этом думал. Меня больше интересовало, каким образом он их выбирал, как вообще пересекались их жизненные пути. А теперь мне становится любопытно, чем именно они ему не подошли и зачем они на самом деле были ему нужны.
Нина ничего не ответила, надеясь, что он продолжит. Однако, когда он снова заговорил, речь пошла совсем о другом.
— Почему ты перестала со мной спать?
Снова застигнутая врасплох, она ответила не сразу.
— Мы перестали спать друг с другом.
— Нет. — Он покачал головой. — Все было не так.
— Не знаю, Джон. Просто так получилось. В свое время ты вроде бы не особо расстраивался по этому поводу.
— Просто принял как должное, не так ли?
— К чему ты клонишь? Хочешь сказать, что теперь уже не принимаешь?
— Вовсе нет. Это было давно. Я просто задаю вопросы, которых не задавал раньше. Стоит только начать, и их сразу появляется множество.
Нина не знала, что на это ответить.
— И чего же ты теперь хочешь?
— Я хочу, чтобы ты уехала, — ответил он. — Чтобы ты вернулась домой и оставила меня в покое.
Нина встала.
— Как пожелаешь. Мой номер у тебя есть. Если передумаешь — позвони.
Он медленно повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза.
— Хочешь знать, что случилось? В последний раз?
Она остановилась и посмотрела на него. Его взгляд был холодным и бесстрастным.
— Да, — ответила она.
— Я нашел его.
Нина почувствовала, как мурашки побежали по спине.
— Кого нашел?
— Я выслеживал его две недели. В конце концов я пришел к нему домой. Я видел, как он наблюдает за другими девочками. И больше не мог это так оставить.
Нина не знала, сесть ей или продолжать стоять.
— И что произошло?
— Он все отрицал. Но я знал, что это он, и теперь уже он знал, что я его вычислил. Это был он, но у меня не было доказательств, а он мог сбежать. Я провел вместе с ним два дня. Но он все равно не сказал мне, где она.
— Джон, только не говори…
— Я его убил.
Нина уставилась на него и поняла, что он говорит правду. Она открыла рот, затем снова закрыла.
— А потом, два дня спустя, прислали свитер и записку.
Неожиданно он сгорбился, словно от невероятной усталости, и отвернулся. Когда он снова заговорил, голос его звучал сухо и бесстрастно:
— Я убил не того. Что ты будешь теперь делать — решать тебе.
Нина повернулась и пошла прочь по бульвару. Она усилием воли заставляла себя не оглядываться, пытаясь сосредоточиться на вершинах пальм, покачивавшихся на легком ветру в нескольких кварталах впереди.
Однако, дойдя до угла, она остановилась и обернулась. Зандт исчез. Она постояла немного, прикусив губу, но он так и не появился. Нина медленно пошла дальше.
Что-то изменилось. До сегодняшнего вечера Зандт казался вполне покладистым, но в кафе она почувствовала себя неуютно. Она поняла, что он напоминал ей не охотника, а скорее боксера, пойманного в объектив камеры за час до реального боя, когда репортеры и шоумены его уже не волнуют: он погружен в свой собственный мир, в котором не беспокоят чужие взгляды и не интересует ничего, кроме предстоящей схватки. Другие могут делать ставки на ее исход, напяливать на себя обезьяньи костюмы, напиваться до чертиков. Остальные — нести чушь насчет того, что бокс следует запретить, замкнувшись в собственных коконах, из которых никто не хочет искать выхода — никакого. Для тех, кто сражается на ринге, все по-другому. Они делают это ради денег, но не только. Это просто то, что они умеют делать. Они не ищут пути к бегству. Они ищут путь туда, где могут быть сами собой.