Минуты через три дверь бюро открылась, и появился блондин. Его побагровевшее лицо плохо сочеталось с зеленой паркой. Подойдя к фонтану, он смочил пальцы и приложил их к щекам, явно стараясь успокоиться.

— Неприятное местечко, верно? — заметила Лиска. Блондин резко повернулся, с подозрением глядя на нее.

— Не знаю, зачем я сюда пришла, — доверительным тоном продолжала Лиска. — Ненавижу эту публику. Здесь у нас все ненавидят БВД.

— Судя по тому, что я видел, не без оснований, — вздохнул блондин.

Лиска покосилась на него.

— Вы коп? Наверно, из отдела наркотиков, иначе я бы вас знала.

Он походил на копа не больше, чем парень, у которого Лиска покупала газеты, но этим вопросом она выиграла несколько очков. Вблизи парень оказался чуть выше ее — причем дюйма три его роста приходились на высокие каблуки. У него были подкрашены губы, брови и ресницы, а в одном ухе болталось целых пять сережек.

— Да нет, я просто озабоченный гражданин, — ответил он, окидывая взглядом коридор.

— И чем же вы озабочены?

— Несправедливостью.

— Тогда вы пришли в подходящее место. Теоретически. — Лиска вынула из кармана карточку и протянула ему: — Может быть, вам захочется побеседовать с неподходящими людьми.

Блондин взял карточку и уставился на нее, словно пытаясь запомнить текст.

— Может быть. — Он сунул карточку в карман неоновой парки и зашагал прочь.

Глава 6

Как выяснилось, Нил Фэллон покинул не только отца, но и город. Ковач ехал на запад по широкому многополосному 394-му шоссе, которое постепенно свелось к четырем полосам, затем к двум, потом к двум без обочин и наконец превратилось в узкую дорогу, вьющуюся вокруг изгибов озера Миннетонка. На других участках побережья стояли старые помпезные дома, построенные лесопромышленниками, и новые здания принадлежащие профессиональным спортсменам и рок-звездам. Но здесь полоски земли между заливами были слишком узкими для такого шика. Под соснами примостились летние коттеджи, рыбачьи хижины, должно быть, повидавшие немало бурь за последние два десятилетия, и несколько скромных домов для постоянного проживания.

Брату Энди Фэллона принадлежало несколько сооружений на участке между озером и перекрестком. Бар и магазин рыболовных принадлежностей помещались в крошечном домике у дороги, с зеленой крышей и такими маленькими окнами, что дом казался прищурившимся.

В голове у Ковача мелькнула мысль о запоздалом ленче, тут же растворившись в пустом желудке.

Ковач припарковал свой старый “Шевроле”, выключил мотор и прислушался к его тарахтению. Он пользовался этой машиной из полицейского гаража уже больше года, и за это время ни один механик не смог излечить мотор от икоты. Конечно, пора было менять автомобиль, но его заявление провалилось в бюрократическую черную дыру, а телефонные звонки не давали никаких результатов. Возможно, причина была в его неважной водительской репутации, но Ковач предпочитал считать, что над ним просто измываются. Это давало ему лишний повод поворчать.

Большую часть бара занимал стол для пула. Стены с деревянными панелями были увешаны множеством фотографий — в основном клиентов, демонстрирующих пойманную рыбу. По телевизору показывали очередную мыльную оперу. Внутри подковообразной стойки толстая женщина с редкими каштановыми волосами и сигаретой во рту вытирала пивную кружку сомнительной чистоты тряпкой. При виде ее Ковач мысленно поклялся пить пиво только из бутылки. По другую сторону стойки сидел старик в грязной красной шапке, съехавшей набок.

— Надеюсь, с Бо этого никогда не случится, — фыркнула женщина. — Она ведь его обожает.

— Обожала, — поправил старик, шамкая беззубым ртом. — Неужели ты не заметила, Морин? Стефанр вставил ей в мозг микрочип, превратив ее в сущую ведьму. Теперь ее не называют иначе как Злобная Джина.

— Чепуха, — заявила Морин. На кончике ее сигареты тлело полдюйма пепла. Ковач громко кашлянул.

— Могу я повидать Нила Фэллона?

Женщина окинула его взглядом с головы до ног.

— Что вы продаете?

— Плохие новости.

— Он там, во дворе. — Она кивнула в сторону задней двери. — Пройдите через кухню.

Кухня была захламлена до предела и воняла прогорклым жиром и грязными тряпками — правда, запах сырости мог исходить от дохлой рыбы. Ковач не вынимал руки из карманов пальто, стараясь не думать о том, как Нил хранит свои товары.

Нил Фэллон стоял в дверях большого сарая. Он выглядел, как Майк лет двадцать пять тому назад, — крепкий, как бык, с мясистым румяным лицом и ямочкой на подбородке. Посмотрев на идущего через двор Ковача, он натянул защитную маску сварщика и возобновил работу над полозом аэросаней. Искры летели от паяльной лампы, словно фейерверк, сверкая на темном фоне сарая.

— Нил Фэллон? — крикнул Ковач, стараясь перекрыть шум аппарата. Он вынул из кармана значок и продемонстрировал его, держась подальше от искр. Ковач, полиция Миннеаполиса.

Фэллон шагнул назад, выключил лампу и поднял маску. Его лицо было бледным.

— Он умер?

Ковач остановился в ярде от аэросаней.

— Кто-то вам позвонил?

— Нет. Просто я всегда знал, что они пришлют копа сообщить мне об этом. Вы для него были куда ближе, чем я. — Вынув из кармана красный платок, он вытер пот с лица, хотя было отнюдь не жарко. — Что с ним случилось? Сердце? Или он напился и упал со своего чертова кресла?

— Я здесь не из-за вашего отца. Нил изумленно уставился на него.

— Я приехал из-за Энди. К сожалению, он умер.

— Энди?!

— Ваш брат.

— Господи, я знаю, что он мой брат, — огрызнулся Фэллон.

Дрожащими руками он положил на скамью паяльную лампу, снял грязные перчатки, сбросил с головы маску и отшвырнул ее, словно она обжигала его. Маска со звоном упала в кучу пустых канистр.

— Энди умер? Как? Этого не может быть!

— Похоже на самоубийство или несчастный случай.

— Самоубийство? Чушь!

Тяжело дыша, Нил Фэллон подошел к ржавому металлическому шкафу, достал оттуда полупустую бутылку виски и сделал два больших глотка. Потом он поставил бутылку, сплюнул, пробормотал ругательство и наклонился. Его вырвало прямо в снег.

“Каждый реагирует по-своему”, — подумал Ковач. Порывшись в кармане, он вытащил полоску жвачки.

— Господи! — Фэллон опустился на табурет, изготовленный из пня, и поставил бутылку между ногами. — Энди — и самоубийство!

— Вы были с ним близки? — спросил Ковач. Фэллон покачал головой и запустил пальцы в густые волосы цвета ржавчины.

— Если и были, то давно. А может, вообще никогда. В детстве Энди уважал меня, потому что я был старше, крепче и умел возразить отцу. Но он всегда был любимчиком Железного Майка. Я его за это ненавидел.