— Вы берегите ее. Такой девушкой можно гордиться!
«Вот я и берегу», — ответил бы он сейчас этому профессору.
— Валя, ты представляешь, я обошла усадьбу — тут все наши цветы, только в виде деревьев! Одних кактусов — семь пород! — сказала она, подбежав к нему. — Сбрасывай скорей брюки и иди в океан. Вода — совсем не такая! Боже мой, кто бы мог подумать, что я буду плавать в Тихом океане!
— Поосторожнее, тут акулы, говорят.
— Мне сказали — мурены.
— Ага, и еще барракуды, такие зубастые рыбины. А пираньи — в речках.
Волна и в самом деле была здесь совсем иная — высокая и ровная, она мерно наплывала на берег.
— В Черном море, там уж если волны, так они сразу нервные, будто идут в психическую атаку, — проговорил Валентин.
Через час, когда огромное рыжее солнце почти сравнялось с горизонтом, они немного прогулялись с Карлосом и Рафаэлей по узкой, выложенной известняковыми плитами тропе вдоль океана.
— Завтра мы рано уедем на работу, — сказал Карлос. — Я — в клинику, жена — в свою лабораторию, она нейрохирург, а вы — отдыхайте. Или, если хотите, я покажу вам свою клинику.
— С удовольствием, — обрадовался Валентин.
— Если можно, я погуляю по городу. У вас ведь есть достопримечательности? — спросила Люба.
— Мексика вся состоит из достопримечательностей. Вы их увидите на каждом шагу. Только не покупайте без нас сувениры, вас обязательно обманут. И крепче держите свой кошелек.
* * *
Ночь наступила мгновенно, а крупные звезды на черном высоком небе были чужими. Большую Медведицу он, например, так и не нашел.
Оставшись вдвоем, они исступленно любили друг друга, и потом, когда в изнеможении лежали рядом, Люба положив голову ему на плечо, прошептала:
— Спасибо тебе. За все.
С этим он и заснул.
Рано утром Карлос еле слышно постучал в их дверь. Валентин сразу вскочил, надел приготовленную с вечера Любой одежду и тихо спустился. Они быстро выпили кофе, Рафаэла выехала в маленькой юркой машине ярко-красного цвета, они вдвоем сели во вчерашний открытый белый лимузин и отправились в клинику Карлоса.
— Во-первых, у вас уже есть преимущество в том, что вы белые.
— То есть? — переспросил Барханов.
Они возвращались из клиники Карлоса домой.
— Я не расист, вы это знаете, просто я констатирую факт. У нас, и особенно в США, белых принято считать как бы лишенными первородного греха.
— Но русский врачебный диплом во многих странах требует подтверждения.
— Если вы хотите получить лицензию. К тому же я знаю русского, который приехал в Калифорнию. Там он числится пока ассистентом врача, хотя в действительности уже сейчас работает главным хирургом клиники.
— Но платят ему все же как ассистенту?
— Увы, это так, — Карлос развел руками, оставив руль. — Но я повторяю: только пока.
Клиника, которую уже несколько дней посещал Барханов, его потрясала. Причем не тем самым евростандартом — ровно покрашенными стенами, чего российские маляры почему-то достигают с большими трудами. Нет, она потрясла уровнем оборудования. О таком оборудовании в Петербурге Валентин и мечтать не мог.
Когда Карлос делал доклад на конгрессе, сопровождаемый кинокадрами, уже тогда в перерыве все только об этом и говорили. Он развивал направление, немыслимое еще лет десять назад, — биопротезирование. И теперь Барханов видел человека, у которого по привычным меркам не было рук. Но они были! Они работали от тех нервных токов, которые сохраняет в своей памяти человеческий мозг, даже когда человек лишается конечностей. Мало того, искусственные руки было очень трудно отличить от настоящих, так искусно их сделали.
— Потрогайте, поздоровайтесь с больным за руку, — порекомендовал Карлос.
И когда Барханов нерешительно взялся за искусственную кисть, он ощутил мягкость человеческой кожи и живое тепло.
— Конечно, моей искусственной грудью пока нельзя кормить ребенка, но ею уже можно привлечь любовника, — с веселой гордостью сказал Карлос. — И что характерно — она никогда не отвиснет, ей не грозят воспаления.
— Но, как и любой протез, ее тоже можно сломать? Что тогда?
— Чаще ломаются руки и пенисы. Еще чаще — ноги. Грудь, пока не ломалась ни разу. Хотя при желании можно изуродовать и настоящую грудь.
— В ваших кинокадрах вы демонстрировали и ремонт…
— Да нет ничего проще! Как и любой прибор, их, конечно, можно отремонтировать. Пока ремонтных мастерских только две. Но по мере надобностей я буду открывать их в каждом большом городе.
— Валентин вспомнил российские протезы — тяжелые неуклюжие ноги, на которых, тяжело переваливаясь, ковыляли инвалиды всех войн. Деревянные руки в коричневых или черных кожаных перчатках.
— К такой руке можно приладить двенадцать инструментов, и каждый из них способен производить свою операцию! — с гордостью заверяли российские протезисты.
О том, какие болячки натирали эти деревяшки на культях инвалидов, нечего было и говорить!
— И сколько же таких чудес вы делаете в год? — поинтересовался Валентин у Карлоса.
— Несколько десятков.
— Так мало? Или у вас нет инвалидов? В России, например, тысячи людей ждут годы и месяцы.
— Россия постоянно воюет. А моя клиника выпускает столько, сколько поступает заказов. Биопротез — вещь дорогая…
— Причем каждый делается индивидуально, так сказать, под человека?
— Да. Каждому инвалиду мы делаем лично его прибор. Но ведь все люди где-то застрахованы. И за работу нам платят страховые компании.
— То есть сам больной не платит ничего? — продолжал допытываться Барханов.
Его почему-то это здорово разозлило. В далеко не богатой Мексике людям дарят новую руку бесплатно, а у нас парни после Афгана и Чечни ждут в жуткой очереди! А уж если тебе ногу отрезало трамваем или руку оторвал станок, так ты и вовсе не должен питать иллюзий.
— Если вы миллионер или желаете получить что-то экстравагантное, мы можем сделать и за ваши деньги. Например, недавно мы сделали одному пациенту искусственный пенис. Но ему хотелось иметь не просто новый половой член взамен уставшего. Он желал, чтобы после коитуса его головка принимала вид распускающейся розы. Таким образом он хотел выражать признательность партнершам. Понятно, это стоило ему недешево. Мы исполнили даже этот заказ, и, кстати, у этого бывшего пациента нет отбоя от желающих получить от него столь экзотическую благодарность. Когда я говорил, что пенис по числу поломок стоит в одном ряду с ногами и руками, я имел в виду именно его. Нам приходилось ремонтировать его уже трижды.