Санек, он же Александр Дьяков, сразу после ухода от Карташова отправился в школу, обыкновенную среднюю школу, которая в вечернее время сдавала свой спортзал в аренду клубу «Варяг». Что он делал в школе, установить не удалось, но минут через двадцать после его ухода из школы вышел еще один человек, личность которого, хоть и не сразу, но установили. Это некий дядя Коля, он же Николай Фистин, руководитель «Варяга», в прошлом дважды судимый за хулиганство и нанесение телесных повреждений. Поскольку до самого утра из школы больше никто не выходил, можно с уверенностью полагать, что Санек ходил на встречу именно с дядей Колей. Дядю Колю тоже проводили до дому.
С человеком, проверявшим Настю в поликлинике, дело обстояло не так просто. Он, по-видимому, был опытен и осторожен, потому что легко и непринужденно ушел от наблюдения, предварительно не проверяясь. Это означало, что подобным образом он действует всегда независимо от того, подозревает ли за собой слежку. Так что Гордеев и Настя располагали пока только описанием довольно необычных взаимоотношений этого человека с телефонами-автоматами.
Ночью Виктор Алексеевич получил из Центрального адресного бюро список всех проживающих в Москве Никифорчуков и Градовых…
– Никифорчуков меньше, я их возьму себе, – сказал полковник. – А то я уже старенький, мне перенапрягаться вредно. Бери себе Градовых, и начнем отсев.
Он протянул Насте пачку распечатанных с компьютера листов.
– Исходим из того, что год рождения сына Попова – не позже пятидесятого, коль он в семидесятом уже армию отслужил и учился в институте, но и не раньше сорок пятого, потому что Попов появился в Москве уже после войны, до войны он жил в Смоленске. История с внебрачным сыном – московского розлива, я узнавал. Дружок его по идее должен быть тех же лет, плюс-минус три года. Ему в семидесятом должно было быть не меньше восемнадцати, стало быть, год рождения – не позже пятьдесят второго.
Настя забрала списки и ушла к себе. Разложив на письменном столе горы статистической отчетности и аналитических материалов, она выдвинула центральный ящик и положила туда сотни Градовых. Ей хотелось по обыкновению запереть дверь и поработать спокойно, но она понимала, что сегодня этого делать нельзя. Пусть все, кому интересно, заходят и видят, что она готовит для Гордеева очередной ежемесячный аналитический отчет об убийствах, совершаемых на территории города, и об их раскрываемости.
Интересно оказалось всем. Ну пусть не всем, но многим. В течение ближайших двух часов в ее кабинете перебывало не менее десятка человек; и каждому она жаловалась на врачей, чуть не отправивших ее в госпиталь; на Ольшанского, который сам не знает, что делать с убийством Ереминой, и срывает на Насте плохое настроение; на Гордеева, который требует к завтрашнему дню аналитическую справку; на протекающие сапоги, из-за которых у нее постоянно мокрые ноги; вообще на жизнь, которая такая тяжелая, что лучше бы ее и не было. Все кивали, сочувствовали, просили налить кофе, стреляли сигареты и мешали работать. Настя едва успевала резким движением корпуса задвигать в стол ящик со списками, когда распахивалась дверь.
Хорошо еще, что по городскому телефону никто не звонил.
Когда дверь стала открываться в очередной раз, Настя подумала, что завтра у нее на теле точно будет синяк. Вошел Гордеев.
– Ты что трубку не берешь? До тебя Чернышев не может дозвониться.
Настя недоуменно взглянула на телефонный аппарат.
– Не было никаких звонков.
Она сняла трубку городского телефона, приложила к уху и протянула ее Колобку.
– Отключен. Глухо, как в могиле.
Виктор Алексеевич проворно подскочил к двери и запер ее изнутри на ключ.
– Отвертка есть?
– Откуда? – развела руками Настя.
– Бестолочь, – беззлобно бросил Колобок. – Ну хотя бы ножницы дай.
Он быстро осмотрел розетку, потом, ловко орудуя ножницами, вскрыл аппарат.
– Изящно, – констатировал он, разглядывая едва заметные невооруженным глазом повреждения проводов. – Простенько и со вкусом. Хочешь, развлечемся?
– Зачем? Я и так знаю, кто это сделал. И вы знаете.
– Мало ли что мы с тобой знаем. А вдруг да ошибаемся? И вообще, слишком уж спокойную жизнь ты ему устроила. Он тут, понимаешь ли, самый умный, самый хитрый, самый удачливый, все у него получается, как он хочет или как ему его хозяева велят, а мы с тобой ушами хлопаем и послушно идем у него на поводу, как безмозглые телята. Пора подергать его за нервные окончания, а то кабы не заподозрил чего-нибудь. Он – работник опытный, прекрасно знает, что гладко бывает только на бумаге, а в жизни обязательно что-то срывается, идет наперекосяк. Пусть развлечется, поломает голову: в чем же он ошибся.
– Все равно не понимаю, – она пожала плечами. – На что он рассчитывал? Я давным-давно могла обнаружить, что телефон не работает. Это чистая случайность, что мне самой не надо было сегодня никуда звонить.
– И что бы ты сделала, сняв трубку и не услышав гудок?
– Не знаю. Наверное, попросила бы кого-нибудь посмотреть, в чем там дело.
– Кого именно?
Настя усмехнулась.
– Вы правы на все сто процентов, Виктор Алексеевич, я как раз к нему и обратилась бы. Во-первых, его кабинет рядом, следующая дверь после моей. Во-вторых, все знают, что он хорошо разбирается в аппаратуре и в бытовой технике. Ему постоянно приносят кофемолки, фены, электробритвы и прочую дребедень и просят починить. У него, кстати, и набор отверток есть, этим набором тоже все пользуются. Так или иначе, но мой испорченный аппарат мимо него не прошел бы.
– Вот-вот, – подхватил Гордеев, – он сам бы стал его смотреть и сказал бы тебе, что там такая хитрая неисправность, которую сразу устранить нельзя, нужна одна редкая деталька, и завтра он специально для тебя эту детальку из дома принесет и все починит. А сегодня тебе придется потерпеть без телефона.
– Ясно. Он не хочет, чтобы мне кто-то дозвонился из города. Причем не наш сотрудник, который меня может искать по десятку разных телефонов, в том числе и по вашему, а кто-то вроде свидетеля, у которого обычно есть только один номер, в этом кабинете. Сама-то я, если нужно, могу позвонить и с другого телефона. Как вы думаете, Виктор Алексеевич, от кого он меня оберегает? От Карташова?
– Все может быть. У тебя бутылка есть?
– Чего?
От изумления брови у Насти поползли вверх.
– Бутылка. Со спиртным. И что ты за сыщик, Каменская? Сплошное недоразумение. Ни отвертки у тебя нет, ни бутылки. Ладно, сам принесу.
Через несколько минут в комнату к Насте начали стекаться сотрудники.
Многих на месте не было, известно же, что оперативника ноги кормят. Но человек семь все же набралось. Последним вошел Гордеев, торжественно неся в руках бутылку шампанского и полиэтиленовую сумку, в которой выразительно звякали стаканы.