– Друзья мои, – прочувствованно начал он, – у нас сегодня маленький праздник, именины всех тех, кого назвали в честь святой мученицы Анастасии. Поскольку наша Настасья не любит праздновать день своего рождения, давайте поздравим ее в день именин. И пожелаем ей еще много лет оставаться такой же юной и умной.
– И ленивой, – подсказал Юра Коротков.
Все дружно захохотали. Колобок открыл шампанское и разлил по стаканам.
И зазвонил телефон.
– Это папа, – услышала Настя в трубке голос Андрея Чернышева. – Я тебя поздравляю, доченька.
Он не сдержался и хихикнул.
– Спасибо, папуля, – она счастливо улыбнулась. – Мне очень приятно, что ты помнишь… А мы с Лешкой поспорили, вспомнишь ты или нет… Ага, на бутылку коньяку. Он каждые полчаса звонит сюда и спрашивает, поздравил ты меня или нет… Нет, папуля, это как раз я думала, что ты не вспомнишь. Так что он выиграл…
К концу разговора Андрей на другом конце провода уже давился от хохота.
– Я проиграла. – Настя скорчила трагическую мину. – Придется покупать коньяк.
– А что, в магазин идти лень? – снова послышался голос Короткова.
Все посмеялись, допили шампанское, по очереди расцеловали Настю и разошлись. Но сколько ни всматривалась она в одно из лиц, на нем не было и следа недоумения, испуга, растерянности. На нем не было ничего. Ни внезапной бледности, ни лихорадочного румянца. И улыбка не была вымученной, и голос не дрогнул. Значит, это не он? А кто же? Ее внимание было приковано к одному-единственному лицу, а на другие она и не посмотрела. А зря.
Оставшись одна, она опустилась на стул и обхватила голову руками.
Значит, их двое. Колобок был прав с самого начала, когда говорил: может быть, их несколько, а может, и все. Она тогда не приняла это всерьез, и когда нащупала одного, то сгоряча решила, что он – единственный и других нет. Она опять ошиблась. Их двое. Двое. «Как минимум двое», – поправила она себя. Теперь она готова поверить и в то, что их больше. А может быть, все? Бог мой, как чудовищно это звучит!
Ей удалось взять себя в руки и вернуться к спискам жителей Москвы, носящих вышеупомянутую, отнюдь не редкую фамилию Градов. Она методично вычеркивала из перечня людей, не подходящих по возрасту. Вдруг что-то резануло ей глаза. Она зажмурилась. Под сжатыми веками в кромешной тьме носились противные желтые мушки. От зрительного напряжения глаза начали слезиться. Настя намочила носовой платок водой из графина и, запрокинув голову, положила его на лицо. Стало немного легче.
Бросив мокрый платок на батарею, она вновь уставилась на очередного Градова, Сергея Александровича, проживающего по адресу… Чем-то этот адрес ей не нравился. Да что же это с ней? Адрес как адрес, улица, дом, корпус, квартира. Не хуже других.
Она опять закрыла глаза и попыталась подумать о чем-нибудь другом. О Леше, о потрясающих жареных цыплятах, которые готовит отчим, о коньяке, который можно не покупать… Федеративный проспект, дом номер… Брысь, пошел вон, странный адрес, не отвлекай меня. Надо на всякий случай позвонить папе, не исключено, что вечером она поедет к нему. И Лешу хорошо бы предупредить. Пусть всем, кто будет звонить ей домой, отвечает, что вечером она идет к отцу и вернется поздно… Федеративный проспект, дом номер… Федеративный проспект…
Горячая волна разлилась по всему телу, щеки запылали, мгновенно вспотели ладони. Настя сняла трубку внутреннего телефона.
– Виктор Алексеевич, вы один?
– Один. Что у тебя?
– Я лучше зайду.
Оказавшись в кабинете начальника, она судорожно сглотнула. От волнения голос сел, и слова прозвучали хриплым шепотом.
– Вы мне называли адрес, по которому проживает руководитель клуба «Варяг»?
– Называл. Я тебе всю сводку наблюдения прочел вслух.
– Федеративный проспект, дом 16, корпус З?
– Ты пришла продемонстрировать мне свою феноменальную память?
– В этом доме живет некий Градов Сергей Александрович, сорок седьмого года рождения.
Колобок откинулся в кресле и, сняв очки, сунул дужку в рот. Потом не спеша поднялся из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед по кабинету, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, упругим мячиком огибая длинный стол для совещаний, распихивая во все стороны попадавшиеся на пути стулья. Чем дольше бегал Виктор Алексеевич, тем ярче блестели его глаза, тем розовее делалась его гладкая лысина и крепче сжимались губы. Наконец он остановился, плюхнулся в кресло у окна и вытянул короткие ноги.
– Градова я возьму на себя, ты к нему не суйся, он тебе не по зубам.
Я выясню, что он из себя представляет, и сам с ним встречусь. Твоя задача – подумать, чего он так смертельно боится. Уж конечно, не того, что четверть века назад оказался свидетелем преступления. Тут есть что-то еще… Впрочем, нет. Я передумал. Я не буду встречаться ни с Градовым, ни со стариком Поповым. Мы сделаем по-другому. Совсем по-другому.
– Вы абсолютно уверены, что Градов с Федеративного проспекта – тот, кто нам нужен?
– Не лукавь, Настасья, ты тоже в этом уверена, иначе не примчалась бы ко мне выяснять адрес этого дяди Коли. Но к вечеру я буду знать точно.
Это выяснить совсем не сложно. Скажи-ка мне лучше, ты слышала когда-нибудь, чтобы по приостановленному нераскрытому делу велась активная работа?
– По закону… – начала было Настя, но Гордеев ее оборвал.
– Как по закону, я не хуже тебя знаю. А по жизни?
– Приостановленное дело кладут в сейф или сдают в архив, с облегчением вздыхают и стараются забыть о нем, как о страшном сне. Случается, дела возобновляют, если преступника привлекают за другое преступление, а он вдруг начинает признаваться в прошлых грехах. Бывают и другие варианты, но это в большинстве своем случайное везение.
– Правильно. По приостановленному делу никто ничего не делает. Поэтому я немедленно свяжусь с Ольшанским и попрошу его вынести постановление о приостановлении уголовного дела об убийстве Ереминой, как только истекут предписанные законом два месяца со дня возбуждения дела.
– Еще целую неделю ждать… – недовольно протянула Настя.
– Ничего. Бумага подождет, а разговоры вокруг этого начнутся уже сегодня. Уж я постараюсь, чтобы вся следственнорозыскная общественность была в курсе. Ты понимаешь, куда я веду?
– Понимаю. Я только боюсь, что с Ольшанским ничего не выйдет. Ему принципиальность не позволит закрыть дело, когда есть реальная и очень перспективная версия.
– Ты недооцениваешь Костю. Да, он хам, и костюм у него вечно мятый, и ботинки грязные. У него масса недостатков. Но он очень умный человек. И очень умный следователь.