Ларцев медленно кивнул. Насте показалось, что в глубине его глаз что-то дрогнуло. Или ей только почудилось?

– И что мы должны делать, чтобы он нас не застрелил? – деловито осведомился Леша, как если бы речь шла не о шантаже и смерти, а о том, как обращаться с водопроводным краном, чтобы он не сломался.

– Мы должны сидеть дома и ни с кем не встречаться. Звонить можно, но разговаривать только на нейтральные темы.

– Что может быть слаще тюремной камеры, если делишь ее с любимой женщиной! – усмехнулся Леша. – И надолго нам такое счастье привалило?

– Дней на пять. Пяти дней хватит, майор? – обратилась она к Ларцеву.

– Успеют твои друзья за пять дней замести все следы?

И снова в глубине зеленых Володиных глаз почудилось Насте какое-то движение, на этот раз она ощутила его более явственно и поняла, что нашла верный тон, что еще немного – и Ларцев очнется, придет в себя и посмотрит на ситуацию трезвыми глазами. Пока это не произойдет, он может выстрелить в любую секунду, среагировав на малейшее движение и даже на посторонний звук, на внезапный телефонный звонок. Самое главное – не сбиться с найденного тона. Только бы Лешка не ляпнул чего-нибудь!

– А за хлебом можно сходить? – продолжал выяснять Чистяков, словно и не было рядом смертельной опасности, а была просто необходимость немного изменить режим.

– Нельзя, Лешенька. Из квартиры выходить не нужно, – терпеливо объясняла Настя, не сводя глаз с Ларцева.

– А мусор вынести? – иногда профессор Чистяков проявлял просто-таки чудеса дотошности. А Настин друг юности Лешка, рыжий, лохматый, рассеянный и чудной, ее первый мужчина и самый близкий человек, бывал порой на удивление прозорлив и догадлив.

– Мусор вынести можно, – великодушно разрешила Настя, продолжая следить за Володей. «Поддается, – обрадовано думала она, – поддается».

– Нет, я все-таки не понимаю, как же без хлеба? – сердито сказал Леша. – В магазин я сегодня сходил, к Новому году купил кучу продуктов, так что пять дней мы нормально продержимся, но хлебом-то я не запасся на такой срок. И молоком, между прочим, тоже. Я без хлеба и молока не могу, ты же знаешь, Настасья. Ты попроси своего майора, может, он сделает поблажку?

«Перебор, – быстро подумала она. – До сих пор Леша делал все правильно. Ситуацию надо довести до абсурда, тогда она перестанет казаться серьезной. А вот насчет поблажки – это уже ерничество. Как бы Ларцев не взбрыкнул».

Ларцев упорно смотрел в стену. Настя смотрела на Ларцева.

Леша Чистяков смотрел на Настю. И он заметил, как непроизвольно дрогнули ее губы, готовые недовольно скривиться.

– Ладно, ребята, – миролюбиво произнес Леша, будто ничего особенного и не произошло. – Я в ваши дела не лезу. Раз надо – значит надо, чего ж тут обсуждать. Работа у вас специфическая, мне все равно ее не понять.

Только вы мне объясните, при чем тут табельное оружие майора Ларцева.

– А при том, – тихо ответила Настя, – что майор Ларцев считает меня безмозглой и бездушной тварью. Его дочь похитили, и возвращение девочки полностью зависит от моего, то есть от нашего с тобой, поведения. И он думает, что я могу сделать что-нибудь такое, что может повредить ребенку. Он думает, что для меня чужой ребенок – это пустой звук, потому что своих детей у меня нет и отцовских чувств мне не понять. Он считает, что я могу наплевать на одиннадцатилетнюю девочку.

Леша перевел напряженный взгляд на Ларцева.

– Ты что, действительно так считаешь?

Ларцев не шелохнулся. Он стоял боком к Леше, и о том, что происходит с ним, Чистяков мог судить только по Настиному лицу, на котором, как в зеркале, отражались малейшие изменения мимики их ночного гостя. По тому, как затрепетали крылья ее носа, как внезапно запали щеки и четче обозначились скулы, он понял, что настал момент наивысшего напряжения. Нужен последний толчок, после которого Ларцев либо выстрелит, либо опомнится.

Толчок должен быть легким, незаметным, но безупречно точным. И этот толчок должен сделать он, Чистяков. Сейчас он – на манеже. На него смотрит весь зал, и он должен произнести реплику, после которой зрители либо взорвутся аплодисментами за эффектно законченную репризу, либо забросают его гнилыми помидорами за скучный и безлико исполненный номер.

– Ну и дурак же ты, майор! – в сердцах сказал Леша, вложив в свои слова как можно больше искренности.

Настино лицо сразу смягчилось, и он понял, что попал точно в цель.

Ларцев вышел из оцепенения, спина расслабилась, голова опустилась. Он ссутулился и в один миг будто постарел лет на десять.

– Обещай мне, что ты сделаешь все как надо. Обещаешь?

– Ну конечно. Конечно, обещаю, – мягко ответила Настя. – Не волнуйся. Пойдем на кухню, там теплее.

В молчании они пили кофе с печеньем и думали об одном и том же. Когда часы показали ровно два, Настя, встретилась глазами с Ларцевым. Оба медленно поднялись и пошли в комнату, где стоял телефон. Через минуту оглушительно прозвенел звонок.

Глава 12

Сорокашестилетний Евгений Морозов считал себя неудачником.

Большинство его ровесников уже стали подполковниками, а то и полковниками, а он так и засиделся в капитанах, не получив даже майорской звезды.

Основным его занятием был розыск без вести пропавших людей, а также скрывшихся от следствия и суда подозреваемых и обвиняемых. Работа казалась ему серой и безрадостной, он уже давно расстался с надеждой на продвижение по службе и скучно и безынициативно «дорабатывал» до пенсии.

В последние годы он начал пить, понемногу, но регулярно.

Настю Каменскую он невзлюбил сразу, с самого первого дня их совместной работы. Во-первых и в-главных, его приводила в бешенство мысль о том, что он должен работать бок о бок с этой пигалицей, которая младше его больше чем на десять лет, а уже дослужилась до майора. Да не просто работать, а подчиняться ей! Большего удара его самолюбию нельзя было нанести. Во-вторых, он не понимал и не признавал методов ее работы. Заумь какая-то: архивные дела, книжки на иностранных языках, бесконечные допросы-передопросы, скрипичный ключ и прочая муть. Его, Морозова, в свое время учили работать по-другому, не сидеть с умным видом на диване, а брать ноги в руки и искать, искать, искать… Не зря же служба, которой он посвятил свою жизнь, называется «уголовный розыск». Вот именно, розыск, а не что-нибудь другое. А один из главных методов его работы называется личным сыском. И ни про какие аналитические методы он и слыхом не слыхивал, да и знать о них не хотел.

Злость на девицу с Петровки, 38 привела капитана Морозова к плодотворной идее раскрыть убийство Вики Ереминой самому. Самостоятельно. В одиночку. Назло всем. В отделении милиции, где он работал, недавно открылась вакансия, заняв которую можно было быстро получить звание майора, а еще через четыре года – подполковника. Это был хороший шанс, и упускать его было бы глупо. Нужно добиться успеха, яркого, громкого, утереть нос сыщикам из МУРа. Тогда и начальник отделения будет доволен, он тоже недолюбливает элиту из ГУВД. Но посвящать начальника в свои планы Морозов пока не собирался.