Но принцы не обращали на нее внимания, и со временем ей стало казаться, что так даже лучше, намного лучше! «Высокие» отношения тем и хороши, что чисты, прозрачны, понятны, никто не отводит глаз и не краснеет пятнами после корпоративной вечеринки! Что-то, должно быть, все-таки есть в этом нелепом и устаревшем понятии, которым были озабочены все русские писатели и которое называется «женское достоинство». Она, Варя, была… достойная! Она уважала принцев, а принцы уважали ее – так красиво! Красиво, интересно, надежно устроено, и тут все кончилось!
Всему пришел конец, вон, даже кружка разбилась!
– Варюша, да что ж ты так убиваешься-то?! И матери, как на грех, нет, унесло ее!
– Ку… куда? – проикала Варя, стуча зубами о край стакана.
– Да у нее ж каждую субботу эти самые танцы живота! Ты что? Забыла?
Варя перестала стучать зубами о стакан и подняла на отца глаза.
– А сегодня… суб… суббота?
– Совсем ты, Варюша, до ручки дошла, – сказал отец огорченно и принял у нее стакан. – Совсем тебе голову заморочили на этой твоей дурацкой работе.
– Пап, сегодня суббота, да?
– Кофейку тебе сварить? А хочешь, блинчик испеку? С вареньицем! Ты маленькая очень блинчики любила.
Варя вздохнула глубоко и посмотрела на свою юбку, спереди всю в пятнах от воды. Как это она забыла, что сегодня суббота?.. Что такое с ней случилось?..
Отец суетился у плиты, громыхал сковородкой, лез в самый дальний ящик за мукой – приготовился спасать дочь блинчиком. Он знал, конечно, что дочь давно выросла и блинчиком ее не спасешь, но как же быть-то?.. Он ничего не понимал в «тонких материях», которые он называл «мерехлюндии», не понимал дочкиных слез, вздохов и метаний, но видел, что ребенку худо, а чем поможешь-то, разве что блинчиком? Да ведь штука в том, что блинчиком-то не поможешь, и он это понимал!
У отца была расстроенная спина и, кажется, даже руки дрожали, и Варе вдруг стало так его жалко, что она опять заревела.
– Варюш? Ты чего, Варюш, а?..
– Пап, посиди со мной.
– Так я сейчас вот только тесто заведу и посижу…
– Пап, не надо мне ничего!
– Как не надо? – совсем уж потерялся отец. – Как это так, не надо?! Горяченького съесть – первое дело…
– Папа, посиди со мной, а?
Отец сунул сковородку на плиту, неловко пристроил мешок с мукой на край заставленного посудой стола и приткнулся рядом с Варей. Вид у него был несчастный.
– Ты бы с матерью поговорила, Варь. Она лучше разбирается!
– В чем разбирается?..
Отец скосил на нее глаза, печальные, как у больной собаки, и махнул рукой, совершенно безнадежно.
– Да во всем! Она у нас по всем вопросам… специалист, сама знаешь! Может, чего подскажет…
И отец стал сгребать крошки со стола. Соберет кучку, потом прижмет пальцем, чтоб не рассыпалась, и опять собирает. Варя следила за его рукой и ничего не понимала.
– Пап, ты чего придумал-то? Ты-то из-за чего страдаешь?..
Отец вздохнул и опять пригнал свою кучку.
– Ты небось влюбилась, Варюш, – выговорил он с усилием и вдруг покраснел, как школьник. – Из-за этого и мерехлюндии всякие! А я не умею про это говорить. Чего со мной про это разговаривать, когда я ничего не понимаю! Лучше уж с матерью.
Варя опять засопела – господи, он и правда ничего не понял, ничего!
– Ни в кого я не влюбилась, – начала она сердито, – что ты все придумываешь чепуху какую-то?! У меня на работе проблемы, а ты – влюбилась! Да я, если хочешь знать, никогда в жизни ни в кого не влюблялась и не собираюсь, потому что…
На протяжении ее речи отец вдруг задышал свободнее, задвигался, пересел поудобнее, не боком, не как больная собака! Как будто Варя каждым своим словом снимала неимоверную тяжесть с его плеч, и он постепенно распрямлялся, радуясь и не веря, что тяжести больше нет.
Варя остановилась.
– Пап, ты чего?!
– Так ведь я думал, что у тебя того…
– Чего у меня, пап?
– Любовь какая-нибудь неподходящая нарисовалась!
– Какая неподходящая любовь?! – почти завизжала невесть почему почувствовавшая себя оскорбленной Варя.
– Такая, такая, – заговорил отец умоляюще. – Не сердись. Я думал, ты в своих верхах влюбилась в какого-нибудь… негодяя, а он и знать тебя не желает!
Теперь Варя оскорбилась всерьез. В негодяя – надо же! Какие же они негодяи?! Они умницы, работают день и ночь, они умеют держать удар, они сильные, сделавшие себя сами…
…Опять выходит какая-то ерунда. Опять она думает про Волошина с Разлоговым. Но ни в одного, ни во второго она никогда не влюблялась, разве что чуть-чуть! Один из них умер, второй явно замешан в темные дела, так почему она все время думает… о них?!
– Папа, – заглушая свои мысли, метавшиеся, как перепуганные рыбки в садке, твердо сказала Варя. – Ни в каких негодяев я не влюбилась.
– Слава богу, – вставил отец.
– И не собираюсь.
– Тут ведь знаешь как?.. Вроде и не собираешься, а уже готово дело…
– Никакое дело не готово!
– И добро бы, они там у тебя нормальные люди были! А то ведь… ты прости меня, Варя, нечисть всякая. Им хорошую девушку погубить ничего не стоит, это вроде игра такая. Поиграют с тобой, как со щенком доверчивым, да и вышвырнут вон! А ты на всю жизнь… калекой останешься.
– Папа!
– Что? Ну что? Там же ведь порядочных людей нету, откуда они там возьмутся, порядочные-то? Порядочные наверх не попадают, им туда ход заказан. А ты маленькая еще, где тебе разобраться…
– Мне двадцать шесть лет!
– Я и говорю, – заключил отец грустно. – Одна надежда у меня, что ты умница, а волки эти… Ну не всех же им жрать. Тебя, может, и пожалеют.
– Папа, я никому там не нужна, – твердо сказала Варя. – Это для тебя я самая распрекрасная, а для них я… никто. Нуль. Пустое место. Волошин, по-моему, до сих пор не знает, как меня зовут!
– И слава богу, – быстро вставил отец, – слава богу!
– Да что ж хорошего-то?! Ко мне Вадик клинья подбивает, водитель. Вот он нормальный человек, да? Порядочный по определению, потому что наверх не пробился, так и помрет водителем! Следовательно, не волк. Меня не сожрет. Так, что ли?!