— Тебе не страшно?
— Я должна тебя бояться?
Снова смех. В глазах Семенова стояли два знака вопроса.
— Нет. Уже не должна.
— Почему — уже?
— Потому что твое место заняла другая. Я этому даже рад. Ты тоже обрадуешься.
Семенов покрутил в воздухе пальцем, словно ручку проектора. "Говори, говори…". Подойдя вплотную, он на мгновение посмотрел на высветившийся номер и снова достал из кармана мобильный.
— Откуда тебе знать, что меня обрадует?
— Ты не рада тому, что осталась жива? Почему ты не боишься?
— Я удивляюсь, — медленно ответила я, растянув губы в улыбке. Веселья не ощущалось, но когда ты улыбаешься, притворно или по настоящему, голос звучит по-другому. Почувствует ли он это? Почувствовал.
— Ты ведь многое поняла, да? Иначе бы не дала это интервью.
— Ты меня знаешь? — отбила я подачу. Собеседник рассмеялся.
— Может, да, может, нет. Сегодня такая волшебная ночь. Я слышу голоса чаек. А ты?
— Что ты имеешь в виду?
— Слишком много вопросов. Ответы будут позже, моя милая. Хотел бы пожелать тебе спокойной ночи, но, боюсь, ты не уснешь. Как бы ты не храбрилась сейчас, тебе страшно. Но успокойся, мы не встретимся больше.
…Не встретимся больше… Что-то мудрое шевельнулось у меня в голове, но соображать в четыре утра я была не в состоянии, и о чем говорить еще, попросту не знала. Я надолго замолчала, а когда открыла рот, мой собеседник, устав ждать отключился. Короткие гудки колючими иглами ударили в ухо. Я швырнула телефон на кровать, точно он был раскален. Лицо Семенова было совершенно зеленым, челюсть отвисла.
— Ну ты даешь, — восхищенно сказал он. — Тебе надо в разведку идти… Как ты с ним…
— Поработаешь с мое, научишься иметь дело со всякими психами, — раздраженно ответила я. — Чего уставился? Номер же высветился, причем городской.
— А, да, — спохватился Семенов и нажал на кнопки своего сотового. — Это я, — бодро доложил он. Пробили номер? И чей? Чей???
Семенов медленно опустил руку, уставившись на меня, как на призрака.
— Ну? — нетерпеливо выпалила я. — Что?
— Это телефон Земельцевой, — прошептала Семенов, а потом сел на краешек кровати и обхватил голову руками.. — Мама дорогая, что сейчас начнется…
Кирилл
Под ногами хлюпнуло. Я непроизвольно подернул штанины вверх и встал на носки, точно ступал по болоту, а не полу стандартной двушки. Входная дверь открыта настежь, по ступенькам стекает вода.
Где-то наверху уже шевелилась жизнь. Люди вставали на работу, повинуясь требовательному звонку будильника. Вспыхивали газовые конфорки, шипел кофе, плевался кипятком чайник. Гулко урчали водопроводные трубы, преувеличено-бодро перебрасывались репликами теле- и радиоведущие. Рядом за стеной плакал разбуженный ребенок, которого раздраженно успокаивала мать. Ее визгливый голос спокойствия явно не добавлял, и ребенок молчать не собирался. Я вздохнул. Надо бы, пока люд не сбежал на работу, быстро обойти квартиры, хотя бы ближайшие.
Семенов ввалился в подъезд и бахнул дверью так, что у меня отдалось в голове. Вид у него был совершенно чумной.
— Быстрова где? — спросил я, протянув ему руку.
— Дома. Я ей велел к телефону не подходить, и двери не открывать. В общем, затаиться.
— Правильно, — похвалил я вполголоса. — Прокуратура уже в курсе. Областной лично пожаловать обещал. Городской вот-вот будет. Давай-ка быстренько по квартирам пройдись, хотя бы на этом этаже и этажом выше. Хреновая ситуация, однако…
— Хреновая, — сокрушенно кивнул Семенов. — И для Юли она осложнилась.
— Почему?
— Ну, как же, заявление она написала, и тут же ее недоброжелательницу убивают. Маньяк звонит ей. И, хотя я лично при разговоре присутствовал, это сильно смахивает на заговор.
Признаться, с этой стороны на ситуацию я не смотрел, оттого на Семенова уставился с восхищением. Да, этот парень далеко пойдет.
— Надо городского дождаться, — медленно сказал я. — Надеюсь, заявлению он не дал ход еще. Черт, Юлька сейчас вляпается по самые уши…
— Шеф, — возбужденно зашептала Семенов, оттаскивая меня в сторону. — Не подумайте плохого, но что-то тут нечисто. Он ведь не просто так звонит Быстровой. Он ее знает! И сегодня должна была умереть она, но что-то пошло не так. Он сам сказал. Наш дружок заменил Быстрову на Земельцеву. И тому должна быть причина.
— Какая?
— Не знаю. Но Земельцеву он тоже выбрал не случайно. У меня есть теория, что он был свидетелем нападения на Юлю….
Семенов замолчал и уставился в пол, сдвинув брови к переносице. Мне показалось, что я слышу напряженную вибрацию его мыслей.
— И что? — подтолкнул его я.
— Не знаю, — медленно сказал Семенов. — Не могу ухватить. Шевелится что-то в голове такое….
— Может, вши?
— Ха-ха три раза! Может быть… может, он думал, что его жертва… ну… осквернена?
Я обалдело вытаращил глаза. Семенов обиженно опустил уголки губ.
— А что такого? Я в кино видел… Он наметил Юлю в жертвы, тут пришла Земельцева и почти надругалась над нею. Наш маньяк разозлился и убил ту, кто сломала его игрушки.
— Очень любопытная версия, — похвалил я. — За небольшим недостатком. Откуда он знал, что произошло между ними?
— Подглядел, — опрометчиво выпалил Семенов.
— А как? — не сдавался я. — У Юльки квартира на четвертом этаже, окна гостиной выходят во двор.
— Там дом напротив…
— Пусть так. А кто такая Земельцева он откуда узнал? Или же он понятия не имел, что именно она ведет это дело?
— Мог и не знать, — возразил Семенов. — Юля выбросила ее туфли с балкона. Земельцева стояла и ругалась. Он видел и проследил за ней. Легче легкого.
— А у брата Муроенко мы во сколько были?
— Примерно в это же время. Он физически не успел бы доехать. Значит, если на Земельцеву напал кто-то из Муроенко, то это не Игорь, а Олег, ведь с ним мы так и не увиделись.
— Юлька по телефону его не узнала?
— Нет… Сказала, голос незнакомый. Думаешь, темнит?
Я отрицательно покачал головой. В причастность Быстровой к этому преступлению не верилось. Слишком уж она была утонченной, здравомыслящей и в маниакальную историю никак не вписывалась. Но что-то в словах Семенова такое было.
В открытую дверь просочился Милованов со своим неизменным чемоданчиком. Поздоровавшись за руку, он тяжело вздохнул и начал клянчить сигарету.
— Ох, грехи наши тяжкие, — сокрушенно выдохнул он. — До чего докатились. Следователей мочат направо и налево, в собственных ваннах. Упокой, Боже, ее душу грешную, хотя и стервой она была порядочной…