Шеридан должен соображать быстро, пока таблетки не начали дурманить рассудок.
— Это еще зачем? Не припомню, чтобы ты когда-нибудь разрезала свои жертвы на сувениры. — Тут его осеняет. Всех остальных она убивала в течение трех суток со дня похищения. — Значит, прошло четыре дня. — Детектив произнес это вслух. — Все думают, меня уже нет в живых. А ты хочешь, чтобы они убедились в обратном.
— Разрешаю тебе самому сделать выбор. Но только прямо сейчас!
В душе Шеридана зарождается паника, но усилием воли он внушает себе, что не должен принимать ее условия. Иначе станет соучастником этого психоза.
— Не буду.
— Я вырезала десятки селезенок, — шепчет Греттен. — Но все post mortem. [6] Как думаешь, ты сможешь лежать спокойно?
Как детектив ни сопротивляется воздействию наркотика, ему все труднее управлять своими мыслями.
— Греттен, не делай этого.
— Конечно, дать однозначный ответ невозможно. — Она берет с поддона шприц. — Это сукцинилхолин. Оказывает парализующий эффект, используется в хирургии. По идее ты не сможешь и пальцем пошевелить. Однако будешь оставаться в сознании и все чувствовать. — Лицо Греттен принимает многозначительное выражение. — Думаю, это очень существенно. Ты лишаешься части себя и должен испытать сопутствующие ощущения. Тебе не понять случившейся с тобой перемены, если ты просто очнешься, а селезенки уже нет!
Он не в силах остановить ее. Шеридан знает, что уговаривать Лоуэлл бесполезно. Можно лишь попытаться вымолить у нее пощаду для близких ему людей.
— Кому ты собираешься отправить мою селезенку? — спрашивает он Греттен.
— Вообще-то я думала о Дебби.
Арчи невольно вздрагивает, представив себе лицо жены.
— Лучше пошли ее Генри, — просит он. — Пожалуйста, Греттен, отправь ее Генри Соболу!
Убийца на секунду перестает готовить инструменты и улыбается.
— Если будешь хорошо себя вести, подумаю.
— Я буду хорошо себя вести. Сделаю все, что ты скажешь.
— Трудность заключается в том, что сукцинилхолин парализует твою диафрагму. — Греттен держит в руке конец гибкой пластиковой трубки, которая подсоединена к аппарату, установленному за ее спиной. — Поэтому для начала я сделаю тебе интубацию.
Не давая Шеридану времени опомниться, она уверенно всовывает ему в рот узкую стальную пластину, прижимает ею язык и пропихивает в горло конец трубки. Она слишком толстая, не пролезает, Арчи мучительно давится и не пускает ее внутрь.
— Глотай! — приказывает Греттен и намертво прижимает его голову к изголовью, с силой надавив на лоб.
Шеридан чувствует, как напрягся каждый мускул, сопротивляясь вторжению чужеродного предмета. Психопатка наклоняется очень близко к его лицу, не убирая руки со лба, и повторяет вкрадчивым голосом:
— Глотай, тебе говорят! Иначе хуже будет.
Закрыв глаза, он изо всех сил старается не давиться, с трудом делает глотательное движение, и трубка проскальзывает вглубь. Воздух заполняет легкие, производя успокаивающий эффект. Дыхание выравнивается, сердцебиение замедляется. Пленник открывает глаза и следит, как Греттен впрыскивает содержимое шприца в пластиковый контейнер капельницы и регулирует подачу жидкости.
Его вдруг охватывает непонятное безразличие. Такую же равнодушную отчужденность Арчи наблюдал на лицах заключенных в камерах смертников. Безысходность лишает сопротивление всякого смысла. Тело постепенно теряет чувствительность, превращаясь в массу недвижной плоти. Шеридан пытается пошевелить пальцами, покачать головой, подвигать плечами, но мышцы не слушаются. Он чувствует облегчение. На протяжении своей короткой карьеры детектив отдавал все силы на борьбу с беззаконием, насилием, хаосом. А теперь мог просто махнуть на все рукой.
Греттен улыбается ему, и по этой улыбке Арчи понимает, что эта сумасшедшая играет с ним, как кошка с мышкой. Он попросил одолжение у своей истязательницы и получил его. И более того, испытывает благодарность, отмечая это с бесстрастной отрешенностью.
Ему остается только неподвижно лежать, глядя на хорошо знакомые лампы дневного света и трубы под белым потолком, механически следить краем глаза за тем, как Греттен моет руки, укладывает инструменты на поддон, сбривает волосы у него на животе. Подопытный чувствует кожей прохладу смоченного йодом тампона, а потом укол скальпеля. Острое лезвие в руке вивисектора-садиста сначала с легкостью рассекает кожу, затем под ним лопается мышца.
Арчи старается отстраниться от происходящего, заговорить себя от боли. На мгновение ему кажется, что все не так страшно, он выдюжит. Это не больнее, чем гвозди. Но тут Греттен вставляет в разрез хирургическую скобу и с ее помощью раздвигает края разреза. Нечеловеческая, умопомрачительная, тошнотворная боль пронизывает все его тело, и Шеридан захлебывается в беззвучном вопле — голосовые связки онемели. Он не может раскрыть рта, оторвать голову от кровати, но все же ухитряется кричать внутренним голосом, и с этим раздирающим душу воем теряет сознание.
Лоуэлл дает ему поспать. Когда Арчи приходит в себя, ему кажется, что миновали дни, поскольку в сознании наступило прояснение. Поворачивает голову и совсем близко — всего в нескольких дюймах, почти нос к носу — видит лицо Греттен, она уперла подбородок в поставленные друг на друга кулачки. Трубки в горле уже нет, но болезненное ощущение остается. Детектив понимает, что Лоуэлл не спала. Под бледной кожей на ее лбу проступили тонкие жилки. Ему знакомо выражение ее лица, и он «читает» его почти так же хорошо, как лицо Дебби.
— Что тебе снилось?
Цветные образы проносятся в его голове.
— Я ехал на машине по городу. Искал свой дом, — рассказывает Арчи хриплым, надтреснутым голосом, почти шепотом. — И не мог найти. Адрес забыл. Поэтому ехал наугад, куда глаза глядят. — Иссушенные, потрескавшиеся губы кривятся в невеселой ухмылке. — Интересно, что бы это значило?
— Ты больше никогда не увидишь их, сам знаешь, — отвечает убийца, не меняя позы.
— Да, знаю. — Подопытный опускает взгляд на забинтованный живот. Новая боль тускнеет по сравнению с муками, которые причиняют сломанные ребра. Вся грудь искромсана и приобрела цвет гнилого яблока. Тело кажется рыхлым, как будто слеплено из мокрого песка. Он уже почти не замечает смердящего запаха разлагающейся плоти. И вообще непонятно, для чего оставаться живым? Шеридана все меньше привлекает эта перспектива. — Посылка вручена адресату?
— Я отправила ее Генри. Однако полиция не сообщила об этом прессе.
— Правильно, и не сообщат.
— Почему?
— Сначала они убедятся, что селезенка моя, — поясняет Арчи.
— Я же послала вместе с ней твой бумажник! — недоумевает Греттен.
— Все равно, им надо прежде сопоставить ДНК, — уверяет ее детектив. — Это займет несколько дней.