Борис поднял на него красные от солнца и слез глаза.
– Да… Мое будущее.
Старичок понимающе кивнул:
– Когда мне было столько лет, сколько сейчас вам, мне тоже однажды почудилось, что будущее мое мертво… Но очень скоро я понял, что ошибаюсь. Что мое будущее как раз в эти самые минуты и пишется.
– Пишется?.. – вздрогнул Борис и внимательно посмотрел на старичка. – Мое уже написано.
Тот снисходительно улыбнулся:
– Наше будущее пишется не нами.
– Мое, например, уместилось на крохотном бумажном листе, – вздохнул Борис. – На том, который мне отдала старуха, или на том, о котором мне говорил Циклоп.
– Наше будущее пишется не нами, – упрямо повторил старичок. – Но и не старухами и не циклопами. У каждого оно – свое. Но к нему ведут сто дорог и тысяча мелких троп. Мы каждый день выбираем, по какой дороге идти. И всякий раз думаем, что пишем свою судьбу. А на самом деле человек идет туда, куда ему суждено прийти, только разными дорогами.– А я не знаю, куда идти, – чуть заплетающимся языком пожаловался Борис.
Старичок усмехнулся:
– Идите домой…
Начинало смеркаться, когда Боря несмело открыл калитку, прошагал по двору и медленно поднялся по ступенькам старого деревянного крыльца.
«Галинка, наверное, уже волнуется, – подумал он, и сырая, сосущая боль разлилась в сердце. – Она ждет меня, чтобы заглянуть мне в глаза и во всем признаться. Я скажу ей: «Галинка, мне не нужны никакие сокровища, кроме одного – любви… Неужели вы с Матвеем и Циклопом до сих пор не поняли: я просто хочу быть счастливым, хочу каждый день видеть два прекрасных черных солнца, хочу засыпать и просыпаться под пение собственного сердца и понимать, что я нужен и любим!» А она посмотрит на меня своими волшебными глазищами, в которых застыли слезы, и крикнет: «Боря! Я стала твоей женой из-за одного сокровища, но обрела совершенно другое – тебя!..»
Дверь с шумом распахнулась, и Борис от неожиданности отпрянул, едва не оступившись и не рухнув навзничь с крыльца. Он вцепился в шаткую балясину и, скользнув локтем по перилам, замер в испуге.
На пороге стояла Галинка. Ее глаза горели, а на щеках выступил пунцовый румянец.
– Боря! – произнесла она и осеклась в волнении.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, – пролепетал Борис, перебирая руками по перилам. – Ты стала моей женой, и…
– Я стала твоей женой, – звонко перебила она, – и получила сокровище!
– Значит, это правда? – упавшим голосом произнес Борис.
– Никто не верил! – торжествующе продолжала Галинка. – Ни мои коллеги, ни даже я сама!
– Значит, я тебе только для этого был нужен?
Борис опустился на ступеньку и, словно задыхаясь, глотнул воздух.
– Чудак-человек, а для чего же люди женятся? – рассмеялась Галинка.
Но Боре было не до смеха.
– А что будет со мной?
Она ловко ухватила его за руку:
– Будешь привыкать к новой роли, дорогой. К непростой и очень ответственной роли.
Галинка взлохматила ему волосы и притянула к себе:
– К роли отца !Вадим Григорьев родился в январе следующего, 1966 года.
Галинка, которой после первых родов врачи пророчили невозможность больше иметь детей, была на седьмом небе от счастья. Борис с трепетом осваивал роль отца. Впервые взяв на руки крохотный, сморщенный кричащий комочек, он едва не потерял сознание от волнения и нежности.
– Мой сын – это мое будущее , – с гордостью говорил он. – Это мой наследник!
Он всегда делал ударение на этом последнем слове, чувствуя, что произносит его с вызовом. Впрочем, те, кому был адресован этот вызов, продолжали хранить страшную, невероятную тайну. Тайну, в которой зловеще соседствовали таинственная старуха и мистический знак, неведомые сокровища и странное завещание.
«Ты должен забыть про будущее! – все звучал и звучал голос Матвея. – Забыть…»С того самого летнего вечера, когда Борис узнал о том, что у него будет сын, он ни разу не обмолвился с Галинкой ни о завещании, ни о старухе. Много раз его подмывало расспросить жену обо всем и узнать наконец правду. Но он боялся одним-единственным вопросом разрушить собственное счастье, разбить вдребезги тот волшебный, невыдуманный мир, в котором у него было все: и любовь, и тепло, и жена, и сын.
Между тем беспокойство и смутная тревога, которые обычны для человека, чего-то не понимающего, в чем-то желающего разобраться, стали опять навещать Бориса холодными ночами.
Однажды он проснулся от странного и уже почти забытого чувства. Борис опять услышал тревожный шепот вернувшихся к нему образов и видений. Шепот будущего.
Стараясь не разбудить жену, он встал с кровати, прошлепал босыми ногами к письменному столу и включил лампу. На самом дне выдвижного ящика, заваленного бумагами и газетными вырезками, он нашел то, к чему не прикасался больше года, – свою старую, потертую тетрадку в клеенчатом переплете.
«ОТЕЛЬ N», – вывел он на чистой странице и задумался. То, что ему предстояло написать, было ужасно. Зримые, осязаемые, печальные образы упрямо вставали перед глазами в дрожащем свете настольной лампы, и он не мог их победить. Он не мог разорвать круг.
«Ты родишь сына и уготовишь ему судьбу собственного отца, которого ты никогда не знал…»
Задыхаясь и стараясь унять взбесившийся пульс, Боря медленно взял со стола чернильный карандаш:...
«В 22.15 дверь центрального входа распахнулась, и в отель юркнул молодой человек в зеленом плаще с огромным букетом цветов, из-за которого не было видно его лица. Швейцар автоматически и без усердия распахнул перед ним дверь и остался недвижимо всматриваться в осенний сумрак Моховой. Белл-бой скользнул взглядом по букету и не шевельнулся за своей деревянной конторкой, обитой коричневым бархатом.
Молодой человек поднялся на четвертый этаж, быстро прошел несколько метров по коридору и, свернув за угол, остановился.
Затем юноша быстро переложил букет в другую руку, расстегнул плащ и уверенно постучался в 222-й номер…»
– Что ты делал ночью за письменным столом? – Галинка выглядела встревоженной. – Ты снова начал писать?
– Да… – признался Борис.
– Ты же сказал, что больше не притронешься к своей тетради, что будущее в ней уже написано!
– Это так… – ответил он тихо. – Но мне осталась последняя глава…
Было еще кое-что, беспокоившее Бориса, терзавшее его своей недосказанностью.
Письмо-завещание неведомой старухи!
«Если все рассказанное Николаем – правда , – рассуждал он, – то единственное место, где Галинка может хранить это таинственное завещание, – наш собственный дом!»