– Да-а… – звучало из-за газеты. – Да-а…
– Но – почему?
Вместо ответа Матвей откладывал в сторону газетный лист, допивал коньяк и неспешно уходил с кухни, погасив за собой свет.
А Борис еще долго плакал в темноте от унижения и бессилия.Временами, когда Матвей был чем-то занят, Борису перепадала возможность пообщаться с сыном один на один. И для него это были самые счастливые минуты в бесконечной череде похожих друг на друга часов, дней и месяцев. Он устраивался на самом краешке кровати, пока Вадим еще не спал, и читал ему книжки. Те самые, которые в теперь уже таком далеком Ташкенте он проглатывал ночами, устроившись в углу теплого и родного дома папы Максуда.
Борис читал сыну сказки и большие рассказы, а тот, устремив на отца задумчивый взгляд, слушал, не перебивая и не задавая вопросов, пока не проваливался в сон.
Иногда Борис ничего не читал, а просто сидел у мальчика в изголовье и рассказывал свою жизнь. Он рассказывал ему про маленького сироту с покалеченной рукой, который очень хотел стать писателем и делать людей счастливыми, а вместо этого приносил им одни лишь несчастья. Рассказывал про бедную овечку по имени Лола, про цветущие маки на крыше крохотного, но очень родного дома, про обретенную и снова потерянную любовь.
Маленький Вадим, казалось, понимал все до последнего слова. Даже то, что в его возрасте понять было попросту невозможно. Он лежал на подушке, устремив умные глаза куда-то вдаль, словно пытаясь разглядеть в бесконечной пустоте этого несчастного мальчика с кривой ладошкой, позвать его, прикоснуться к нему и никогда с ним не расставаться.Борис наблюдал за сыном, отмечая его смышленость, недетскую серьезность и в то же время трогательную искренность. Он поражался его любознательности, коммуникабельности и одновременно его умению строить собственный мир, в котором ему комфортно и уютно одному.
В этой его удивительной способности Борис узнавал самого себя, свою привычку защищаться от жестокости окружающих, прячась в самых потаенных уголках собственной души. Борис видел эту похожесть и боялся ее. Он боялся схожести судеб.
Поэтому, когда Вадиму исполнилось девять лет, Борис почувствовал, что должен опередить судьбу, опередить зловещую слепую старуху с обожженным лицом.
Как-то глубокой ночью, когда Вадим мирно спал в своей кровати, аккуратно положив руки поверх одеяла, Борис встал у него в изголовье и, поднеся увечную ладонь ко лбу спящего сына, зашептал громко и торопливо:
– Мальчик мой! Я сумею тебя защитить от бабушки Назимы! Она не посмеет появиться в твоей жизни. Тебе не придется услышать ее жуткие пророчества! Не придется жить так, как написано ею. Потому что твою судьбу написал я! Но если ты почувствуешь, что эта твоя судьба опять грозит стать похожей на мою, грозит сомкнуться в круг, прошу тебя: найди крест . Я не знаю, где он и на что похож – на птицу с распростертыми крыльями или на кинжал. Я так и не нашел его. Сделай то, что мне не удалось… Ты сможешь!Борис еще какое-то время стоял молча, вглядываясь в темноте в безмятежное лицо спящего мальчика, потом поправил ему одеяло, вздохнул и отправился на свою раскладушку. Его все нарастающая с годами тревога улеглась, но в самой глубине сердца осталось смутное предчувствие чего-то неизбежного и необратимого.
Между тем шло время, а размеренную жизнь троих мужчин не нарушали ни загадочные катаклизмы, ни жуткие происшествия, ни фатальные пророчества.
Несмотря на то что Вадим рос без матери, в его характере, казалось, было больше того, что обычно перенимают у женщины: мягкости, теплоты, застенчивости. Впрочем, он не слыл аутсайдером среди сверстников и с одинаковой охотой мог и гонять мяч во дворе, и сидеть в задумчивости за письменным столом…
А еще Вадим любил слушать отца. И хотя зачастую казалось, что он охотнее общается с Матвеем, тем не менее значительная часть его времени была посвящена Борису. Он слушал рассказы отца с жадностью и вниманием, на какие способен любящий сын. Он внимал истории его жизни так, словно ему самому предстояло прожить такую же. Он уважал отца, но он и жалел его. Так, по крайней мере, казалось Борису.Но время шло, и с каждым годом Бориса все больше и больше волновал главный вопрос: что нужно Матвею? Зачем ему понадобилось усыновить Вадима, стать его опекуном? Зачем ему стал необходим этот многолетний спектакль, в котором он каждому отвел роль по своему усмотрению? И что это за неведомая цель, ради которой Матвей набрался столько терпения и даже смирился с необходимостью соседствовать с Борисом, выносить его присутствие?
Ответа не было. Но он должен был появиться. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра непременно все должно было раскрыться, встать на свои места.
«Самое главное , – думал Борис, – чтобы ответ на эти вопросы стал очевиден Вадиму. Потому что когда обнаружится правда, меня скорее всего уже не будет…»
А пока он видел, что мальчик привязан к отчиму гораздо больше, чем к нему. Вадим любил «дядю Матвея» и слушался его во всем.
«Тем сильнее будет разочарование , – размышлял с горечью Борис. – Как это печально… Как это больно и страшно – испытать предательство того, кого любишь».Олимпийским летом 1980 года Матвей привел в дом женщину.
– Прошу любить и жаловать! – воскликнул он с порога преувеличенно бодро. – Это Наталья Владимировна.
– Для тебя – просто тетя Наташа, – улыбнулась женщина и протянула Вадиму ладонь.
– Тетя Наташа – моя жена, – осторожно пояснил Матвей.
– Давно ли? – не выдержал Борис, появляясь в дверях комнаты.
Матвей взглянул на часы.
– Она моя жена… вот уже четыре с половиной часа.
– Поздравляю вас, – улыбнулся мальчик.
– Спасибо, мой хороший, – просияла тетя Наташа.
Она приобняла Вадима за плечи и откинулась назад, словно пытаясь его получше рассмотреть.
– Гляди, какой взрослый! Матвей говорил – тебе четырнадцать?
– Я правильно понял, – встрял в разговор Борис, – что Наталья Владимировна будет жить у нас?
Матвей бросил на него насмешливый взгляд и повернулся к Вадиму.
– Я уверен, что вы подружитесь.
– Разумеется, – подтвердила тетя Наташа, не переставая улыбаться. – Мы станем очень хорошими и очень близкими друзьями.
– А мое мнение вас не интересует? – грозно поинтересовался Борис.
Женщина посмотрела на него с явным интересом и поспешно заверила:
– Надеюсь, что я никому не буду в тягость.
– Тетя Наташа, – пробормотал Вадим, – я вам рад… Пойдемте пить чай.
Матвей победно усмехнулся. Борис отвернулся и хлопнул за собой дверью. Наталья Владимировна испуганно заморгала.
– Не обращай внимания, – Матвей приобнял ее за талию, – у нас в доме ужасные сквозняки…Тетя Наташа оказалась на редкость разговорчивой особой. Она тарахтела без умолку до позднего вечера, и ее раскатистый смех потом еще долго звенел в ушах Бориса. Он ворочался с боку на бок на своей раскладушке, пытаясь заснуть, и печально шевелил губами:
– А вот и новая «мама» для Вадьки. По всему видать: идет к развязке дело… – И напоследок, перед тем как забыться сном: – Она скорее всего глупа. Хоть и недурна собой…