В старухиных апартаментах, казалось, ничего не изменилось с тех пор, как Вадим был здесь последний раз. Вершинская важно сидела в инкрустированном, отделанном плюшем кресле. Ее темно-красный костюм сливался с обивкой, и только белое, неподвижное лицо выдавало ее присутствие в комнате.
– Я сожалею, – произнесла она ровным голосом, – что доставила вам столько хлопот.
Вадим вяло кивнул, что означало: «Да будет вам… Я уже обо всем забыл…»
– Как ваши дела? – поинтересовался он вежливо. – Не разочаровала вас столица?
– Я закончила свои дела в Москве, – охотно ответила старуха. – Все, кроме одного.
– Вот как? – отреагировал Вадим. – Уверен, вы справитесь и с ним.
– Справлюсь, – холодно подтвердила женщина, – но для этого мне необходимо уехать. Я покидаю ваш город на неопределенный срок. Но я еще вернусь.
– Вам здесь всегда рады, – выдавил из себя Вадим.
– Я не знаю, как долго мне предстоит отсутствовать. И не знаю, с каким результатом вернусь… Но мне бы хотелось уже сегодня некоторым образом компенсировать неудобства, вам доставленные.
– О чем вы говорите? – перебил Вадим. – Какие неудобства? Я давно обо всем забыл!
– Вот видите, – старуха скривилась в подобии горькой усмешки, – уже забыли! А мне бы хотелось остаться в вашей памяти. – Она поднялась с кресла, неспешно подошла к столу, взяла плоскую коробочку, обтянутую красным бархатом, и протянула ее Вадиму. – Остаться в вашей памяти… чем-то добрым, – шепотом закончила она.
Вадим машинально, словно загипнотизированный, принял из ее рук подарок, но тут же спохватился:
– Что это? Зачем?
– Откройте, – приказала старуха.
Вадим щелкнул маленьким замочком, откинул крышку и обомлел. Неведомое украшение, похожее на зажим для галстука, сверкнуло в атласной мякоти коробочки россыпью драгоценных камней. Он поспешно захлопнул крышку, не успев разглядеть самого главного: золотой птицы с распростертыми крыльями в центре бриллиантового круга.
– Я не могу это принять. – Вадим решительно положил коробочку на стол.
Глаза старухи сверкнули безумным огнем. Она схватила подарок и больно ткнула им в грудь неразумного гостя.
– Вы должны взять! Иначе опять быть беде!
Вадим отступил к двери.
– Я не могу это принять, – повторил он твердо. – Кроме того, ваши волнения совершенно напрасны. Я не чувствую себя вашим кредитором. Вы не доставили мне неудобств, которые нужно было бы компенсировать. В любом случае спасибо. Я искренне желаю вам успехов во всех ваших делах. Прощайте…
– Безумец! – кричала ему в спину старуха. – Тебя убьют! В самое сердце… Твою любимую обвинят в убийстве и посадят в тюрьму, а твой еще не родившийся сын будет обречен скитаться по приютам и тоже погибнуть! – Она осеклась, посмотрела на свое отражение в зеркале и добавила уже тише: – Впрочем, мне все это в скором времени предстоит выяснить.Сразу после Нового года в смене Зевковича произошли кадровые изменения.
Все началось со скандальной, потрясшей всех истории, случившейся с «вечным сутенером» Касатоновым.
Отличительной чертой середины 90-х была повсеместная, обязательно-принудительная «опека», навязываемая бандитами коммерсантам любых мастей. «Националь» не был исключением. То обстоятельство, что отель считался государственным, не избавляло его руководство от необходимости «платить дань» своим угрюмым «опекунам».
Раз в месяц целлофановый пакет с деньгами директор отеля передавал начальнику службы безопасности. Тот оставлял его кому-нибудь из сотрудников дежурной смены. Ночью, всегда в разное время, к центральному входу подкатывал тяжелый серый «Мерседес 140/600». Из машины вываливалось существо весом в полтора центнера, забирало посылку у того, кто дежурил на «одиннадцатом» посту, и спешно ретировалось.
В смене Зевковича ночным «одиннадцатым» всегда был Касатонов.
Январский пакет был тяжелее обычного. В нем лежали деньги сразу за два месяца.
Собираясь домой, Груздев оставил эту «ценную бандероль» заступившему в ночь Зевковичу. Тот через пару часов передал ее Касатонову.
В половине второго распахнулась тяжелая дверь центрального входа. Здоровенный неуклюжий детина задержался, чтобы почистить обувь. Он сунул башмак под щетинистые валики громоздкого аппарата, стоящего в тамбуре, и, нажав кнопку, некоторое время любовался его урчащей работой. Потом он поменял ногу и опять застыл в терпеливом ожидании. Касатонов наблюдал за чистоплотным гостем, стоя у лифтов, и смутное беспокойство стало овладевать его сердцем.
Наконец пузатый бритоголовый детина оторвался от аппарата и неспешно направился вверх по ступенькам центрального «пятачка». Касатонов убеждал себя, что этот бугай пройдет мимо, что он появился только для того, чтобы опрокинуть стаканчик в «Александровском» баре и, может быть, даже прихватить с собой одну из девиц. Он мысленно убеждал страшного гостя, что полвторого ночи – самое правильное время для того, чтобы развлечься. Но гость так не считал. Он неторопливо подошел к Касатонову и воззрился на него в угрюмом, молчаливом ожидании.
– Что? – на всякий случай спросил тот, почему-то задрожав всем телом.
– Пакет давай, – коротко ответил детина. – Я от Анзора.
Касатонов почувствовал, что люстры вдруг потускнели над его головой, а мраморный пол поплыл куда-то вниз, как в зоне турбулентности. У него мигом пересохло во рту, а на лбу выступила испарина.
– А… я… уже отдал… – прохрипел он, понимая, что сейчас пол под ним окончательно расколется надвое и просыплется каменной крошкой в преисподнюю.
– Как ты сказал? – переспросил детина, не мигая.
– Я… уже отдал… пакет, – обреченно повторил Касатонов и, покачнувшись, ткнулся плечом в стену.
– Кому? – просто поинтересовался гость.
– Вам…
– Мне? – В глазах детины мелькнуло насмешливо-кровожадное удивление.
– Не вам… Другому… Тому, кто приходил от Анзора.
Бритоголовый секунду помедлил, словно что-то соображая, а потом без церемоний сгреб рубашку с галстуком на груди бывшего хоккеиста в кулак и потащил его в операторскую.
Еще через сорок минут там был Груздев.– Он подошел, говорит, мол, я от Анзора… – в седьмой раз сбивчиво рассказывал Касатонов. – Мол, давай скорее пакет… Я еще спросил, мол, точно от Анзора? А он говорит, мол, хочешь – позвони ему…
– У вас все такие уроды? – поинтересовался детина у Груздева, кивая на потного и мятого бывшего спортсмена.
– Да в первый раз такое, Беслан, ты же знаешь… – начал оправдываться начальник службы безопасности. – Сейчас все выясним, не волнуйся…
– А мне чего волноваться? – усмехнулся Беслан. – Это директору вашему надо волноваться. По понятиям, он ведь не заплатил Анзору.