Просто, как две копейки! Завезли пачку денег и решили вопрос. Теперь расследуй, не расследуй. Разве узнаешь — кому? То ли начальнику тюрьмы, то ли прапорщику последнему. Не важно! Может, и денег не завозили. Звонок по телефону — и нет Матанина. Расчет по исполнению.
Деньги! Одни только деньги. Действуют. Решают. Все заменили: долг, совесть, честь. Ничего не работает! Только деньги. Ради еще больших денег.
Самоубился единственный свидетель. «Да пошли вы!..» — Калмычков смотрел на генерала Арапова. Генерал смотрел на него.
— Так и живем, Николай. Впору самим в петлю… — Генерал махнул рукой: «Иди, мол. Видеть никого не хочется…»
Взаимно. Со смертью Матанина потеряна возможность опознать Щербака. Он был единственным из известных следствию людей, знавших Щербака в лицо. Как теперь?!
Следствие снова уперлось в стенку Что-то дополнит исследование связей Матанина и Воропаева. Может, поделится информацией о заказчике их хозяин. Если шустрый Щербак не опередит малоподвижных следователей прокуратуры. Но нет ответа на главные вопросы. Кто наш самоубийца? Почему его ищет Щербак? Кто стоит за Щербаком? Кто придумал всю эту заваруху?
Он набрал номер полковника Пустельгина.
— Добрый день, Сергей Анатольевич! Как поживаешь?
— Потихоньку. Донесся слух о твоих успехах в Питере. К нам не собираешься? — поинтересовался Пустельгин.
— Пока не зовут. Сергей Анатольевич, какая статистика по суициду? По нашим случаям, — спросил Калмычков.
— На сегодняшнее утро — восемьдесят шесть трупов. Отправили телегу с просьбой не давать информацию по самоубийствам в эфир. Руководству телевидения. Но ты же знаешь их исполнительность… — ответил Пустельгин.
— Да уж… Привет Лиходеду.
— Передам…
Уже восемьдесят шесть. Начальству — до лампочки? Калмычков сидел в кабинете один. Егоров попросился в отгулы. Следователь Нелидов работал у себя. Опера старались не лезть на глаза и бродили где-то в ожидании приказаний. Типичная обстановка беспросветного висяка.
За неимением служебных дел, Калмычков решил заняться личными. Поставил на стол и начал разбирать ящик с изъятым на квартире фотографов барахлом. Его привезли час назад Женькины люди. К делу не пришьешь. Нет дела. Техника изъята с грубейшим нарушением закона. За подобное изъятие в самый раз и его и Женьку привлекать. По сути, грабеж. Но Калмычкову не дело нужно, ему надо понять, куда дочь вляпалась. Так что технику придется считать личными его вещами. Шел по улице — и нашел.
Два цифровых фотоаппарата, карты памяти, диски, видеокамера, системный блок компьютера, записные книжки, бумажка с паспортными данными фотографов. Оба, кстати, не местные. Один москвич, другой из Воронежа.
Калмычков подстыковал системник к своему монитору Без особой надежды включил. Конечно, пароль! Придется отдавать специалистам. Чужим. МВДшные спросят номер дела, по которому изъята техника. Просмотрел кадры на видеокамере и фотоаппаратах. С замиранием сердца. Ксюни вроде нет. Изображение мелкое, но дочь среди голых и полуголых девиц он разглядел бы.
Пролистал блокноты. Записи не шифрованы, можно при необходимости отработать. Уже заканчивал «инвентаризацию», когда наткнулся на мятый листок с бурыми пятнами и следами пальцев. Шесть цифр и крупно нацарапано против них — «пароль».
Вбил цифры в компьютер и получил доступ ко всем файлам.
«Молодец Женька! Лучше милицейских сработал».
На сотнях снимков и роликов, просмотренных им за следующие два часа, Ксюни не было. Но то, что делали с другими детьми, его буквально взорвало. Он знал, что такое порнография. Не чужд Интернета. Встречал и ролики для педофилов. Старался пролистывать их, не вникая и не всматриваясь. Для него это — за гранью. Существует, но где-то в другом измерении.
В реальных делах приходилось разглядывать расчлененные тела. Встречались на местах преступлений и разлагающиеся трупы. Мерзкое зрелище. Разум и чувства самоблокируются, не желая верить в реальность виденного. Но там есть логика. Убийца скрывает следы преступления. Вынужден. Объяснимо.
Какая логика в порно? Тем более в детском? По мерзости — хуже трупов. Что заставляет это делать? Что заставляет смотреть? Что сильнее страха убийцы, заметающего следы преступления? Опять деньги? Они, родимые, они. За деньги снимаются и снимают. За деньги покупают, чтобы смотреть. Плюс что-то еще. Глубокое и мерзкое. Что в каждом сидит, но не каждый позволяет этому управлять собой. «Это» и деньги — страшный тандем. Калмычков отмахивался, старался годами не замечать, как «Это» вползает во все щели гниющего бытия. Зовет с экранов и обложек. Манит… «Меня не касается…» — успокаивал себя.
Но теперь, боясь в каждом следующем кадре увидеть собственную дочь, он вглядывался в экран со включенным на все сто ощущением реальности происходящего. Кожей чувствовал!.. Был по ту сторону экрана. Он плохой, но все же отец. И эти насилуемые, избиваемые дети глядели на него, как на родного отца, отдавшего их на терзание. «Щелк!» клавишей мыши, «щелк!»… Нет Ксюни. Но это уже не спасает. Сотни других! Мальчики, девочки. «Что с вами делают? Где ваши отцы? Где матери?..»
Он выключил комп. Нет сил смотреть эту гадость. Ненависть бурлит!
«Душить! Душить гадов!» Схватил телефон, вызвал оперов и следователя. Показал «вещдоки». Вкратце описал их происхождение. Пришлось упомянуть Ксюню, но все и без того поняли тему.
Майор Нелидов качал головой: «Выкрутятся. Скажут, скачали из Интернета. В таких делах только с поличным брать». Калмычков это знал. И то, что дела нет, не забыл. Но все-таки отправил двух оперов в адрес. Понаблюдать за квартирой. Хотя бы сутки.
Приказал: «Не спугните. Шансов мало. Если что — берите теплыми, с поличным. Оформим как неотложные действия». Еще двоих посадил пробивать по учетам. Здесь и по месту прописки. Вдруг, засвеченые мальчики? Нелидов, выходя из кабинета, спросил: «Ты все учел, Николай Иванович? Я по таким делам не работал, но в наше время и нищий на паперти без крыши не сидит…»
Калмычков согласно кивнул.
Оперативный вакуум, четко образовавшийся в основном расследовании, подарил Калмычкову редкую возможность «слинять» со службы. Уже к семи часам вечера он приехал домой. Впервые за месяц.
Жена и дочь накрыли стол к ужину. В тесной кухоньке, где они так давно не собирались вместе, вновь повеяло домашним теплом. Раньше, до ссоры, пятничный ужин был обязательным мероприятием. Им кончалась неделя, полная трудов и забот. Впереди маячили выходные. Находилось, что обсудить, что спланировать.
Первым стал не успевать к ужину Калмычков. Они с Женькой втянулись в бизнес, и вечер пятницы проходил в подведении иных итогов. Валентина и Ксюня какое-то время еще сидели по пятницам, но потом Ксюня подросла и при первой возможности уносилась к подружкам. Традиция умерла.
А сегодня, нежданно-негаданно, воскресла. Все трое оказались дома. За одним столом. Поначалу стеснялись, как мало знакомые, но, шутка за шуткой, ложка за ложкой. Размякли. Хорошо! Почти как раньше.