– Вот я вас и поймал. Вера, – поправлял под моей головой подушки Басеску, – не требует доказательств. И это знали даже иудеи. Она требует чуда, веры.
– Согласен. Единственное доказательство в данном случае – чудо. Но этого-то он как раз представить и не мог. Поэтому Иисус извернулся исключительно в словесном обороте, заявив, что мы, дескать, все дети Божьи. Таким образом, он и против официальной доктрины, согласно которой Бог сотворил нас всех, не попер и выкрутился. Скажем так, сумел сохранить лицо. Я для вас Сын Божий, но если вы – из полиции, то я имел в виду вовсе не это, а просто сказал, что мы все – дети божьи, и стало быть, сказав, что я – Сын Божий, я ничего такого не имел в виду.
Басеску рассмеялся. Кажется, я изрядно поднимал его настроение.
– Вы самый забавный злопыхатель Божий, которого я знал. Вот, выпейте пока это.
– Доктор, да хватит уже пичкать меня какими-то микстурами. За несколько месяцев вашего лечения я от них буквально опух. Да еще и тошнота.
– Терпите. Прошу вас, продолжайте.
– Ох, ладно уж. Гнусные, омерзительные отговорки – вот чем славился Иисус! Впрочем, чего я возмущаюсь. Наглость, самовлюбленность и чрезмерная напыщенность всегда сочетались в Галилеянине с ужасающей трусостью. Он всегда, всего и всех боялся.
– Вы и вправду говорите как очевидец. Я начинаю вас бояться.
– Не смейтесь. Для того чтобы восстановить события или понять характер персонажа, не обязательно знать его лично. На то и существует текст.
– Это относится к художественной литературе. Библия это скорее мемуары.
– Любая литература художественна, согласны?
– Увы, да.
– Итак, чтобы страх его оставался тайным, Галилеянин постоянно придумывал отговорки. Боялся женщин и потому до тридцати с лишним лет на пушечный выстрел их не подпускал, оправдывая это совершенно ненатуральное поведение какой-то там чистотой.
– У вас есть любовница?
– Ох, – я закряхтел, потому что лекарство было невыносимо горьким, – мой мальчик. Вы не против, чтобы я вас так называл? Все-таки разница в возрасте у нас не малая…
– Всего пятнадцать лет, если вам и вправду сорок, как вы мне сказали. Но я не против. Мальчик так мальчик.
– У вас есть сомнения в моем возрасте, мой мальчик?
– Никаких. Итак, любовница. Она у вас есть?
– Мебельная фабрика – моя любовница, доктор.
– Что ж, нам надо будет обсудить это позже. Чего еще боялись вы… простите, боялся Иисус?
– Боялся родителей и потому сбежал из дому в раннем возрасте, найдя для себя оправдание в том, что якобы он призван.
– У вас не было родителей, вы говорили.
– Не будьте столь прямолинейны, доктор. Все же я рассказываю вам об Иисусе, а не о себе. И еще. У меня были родители, иначе как бы я появился на свет?
– Я был неточен. Вы не знали родителей, вот что я хотел сказать.
– И слава богу. Ну, а поскольку глобальной лжи верят охотнее, чем местечковой… Я вам говорил, кстати, что он был типичный местечковый еврей, этот Иисус?.. Он соврал по-крупному: его призвал, видите ли, сам Бог! Какова наглость?! Если бы он придумал что-нибудь другое – допустим, что его призвала судьба, провидение, – то он не поверил бы сам себе.
– Люди охотно себе верят, – тихо возразил Басеску, набиравший шприц, – поверьте мне как специалисту.
– Обычные люди, – поправил я, – но не грандиозные лгуны. Как и все патологические лжецы, Иисус сам верил только в большую ложь. Маленькая ложь не внушала ему доверия.
– Играл по-крупному?
– Совершенно верно.
– Вам доводилось лгать?
– Не имеет значения. Кстати, все эти россказни о бедолаге Иосифе, который якобы честно женился на Марии, скрыв ее беременность от якобы Бога, – гнусный навет самого Иисуса. Гнусный навет, и на кого? На родителей! Туманные намеки на старческую немощь Иосифа, практически – на импотенцию…
– Уж поверьте, Галилеянин, равно как и семеро его сестер и четверо братьев, обязан своим рождением вовсе не Богу.
– Мы не признаем этих братьев и сестер.
– Вы можете не признавать и меня, но вот он я, лежу перед вами! Старик Иосиф постарался. Неутомимый Иосиф. Да он эту девчонку Марию поначалу выпускал из постели только в поле, работать. А первые двадцать лет совместной жизни он ее, простите за некоторый натурализм, долбил часто и помногу.
– Все-таки, – смеялся Басеску, – вам нужна любовница. Будет кого подолбить. Как это, если верить вашим утверждениям, делал Иосиф с Марией.
– И правильно делал. Из-за этого у нее был мягкий и покладистый характер!
По пути из Пятра Нямц в замок – дороги у нас недавно отремонтировали, и поэтому можно было не только вести машину, но и думать, – я вспоминал Галилеянина. Конечно, первое, что я сделал, когда осознал настигшее меня бессмертие, – отправился путешествовать. Очень банально. А что еще остается делать, когда вы зависаете во времени и ваше тело все никак не может разложиться? Поверьте, все бессмертные, поняв, что они бессмертны, первым делом отправлялись в путь. Прелесть новизны. Маршрут – стандартный и традиционный.
Раз уж мне это позволено, я хотел бы взглянуть на казнь Иисуса, немножко постоять в толпе, слушавшей Нагорную проповедь, познакомиться с Александром и послушать Гомера.
Потом все это надоедает. Я выкрутил руль и поднялся по серпантину вверх. У ворот, дрожа от холода, меня встретила приблудная собака. Она мне, кажется, была знакома. Я видел, как она помогает старику из деревни у подножия замка пасти овец. Я открыл двери замка и прошел внутрь, подумав, что надо бы прогнать эту собаку. Ведь она может покусать Прометеуса, когда тот наконец доберется до меня. Наверняка мальчик придет в ярость. Он вообще вспыльчив. Так всегда бывает с теми, кто живет в теле, полном крови и, значит, страстей.
Кто-то, кажется – Фриних, говорил об экзистенциальной ярости творца. Необъяснимая ярость, направленная на бытие. Да, каждый художник просто обязан испытывать ее. Но то творец. А Прометеус – герой. Он пошел еще дальше. Причина экзистенциальной ярости Прометеуса, – скажет вам любой критик, прочитавший его пьесы, – Молдавия. Верно. Но Молдавия Прометеуса это и есть Прометеус. Причина экзистенциальной ярости Прометеуса – он сам. Слепая ненависть героя направлена против него самого. Он успокоится, когда его не будет. Мы тоже успокоимся, когда нас не будет. Но мы не герои, а просто уставшие мертвецы и умершие боги.
– Итак, – Басеску только что поставил мне укол, и я отдыхал, – с семейными взаимоотношениями Иисуса вы, признаю, разобрались остроумно. Ну, а отношения с обществом? Властью?
– Галилеянин боялся властей. Всегда боялся. – Я пожал плечами. – Многие думают, что Он избегал всяческих контактов с руководством Иудеи и вообще – представителями государства, потому что любая власть была Ему противна.