— Ливия Друзилла! Что заставило тебя подумать об этом?
— Поскольку я — его внучка, я способна думать, пусть даже мой отец был приемным сыном Друза. Это просто одна из семейных историй, видишь ли. Друз был храбрейшим из храбрых.
— Поллион… Саллюстий… кто-нибудь обязательно сохранил текст клятвы в хрониках тех времен.
Она улыбнулась.
— Нет нужды выдавать игру подобным им. Я могу повторить эту клятву наизусть.
— Не надо! Еще рано! Напиши ее для меня, потом помоги мне выправить ее для моих целей, а не для целей Друза. Как только смогу, я организую церемонию фециалов, и мои агенты начнут действовать. Я буду неустанно говорить о царице зверей, заставлю Мецената выдумать пороки для нее, составить список любовников и отвратительных преступлений. Когда она будет идти на моем триумфальном параде, никто не должен жалеть ее. Она такая тонкая штучка, что всякий, кто увидит ее, может пожалеть ее, если не будет знать, что она — смесь гарпии, фурии, сирены и горгоны, настоящее чудовище. Я посажу Антония задом наперед на осла и прилажу ему на голову рога. Я не дам ему шанса выглядеть достойно — или римлянином.
— Ты отклоняешься от темы, — тихо напомнила Ливия Друзилла.
— Да-да. В следующем году я буду старшим консулом, так что к концу декабря я развешу объявления в каждом городе, большом или малом, в каждой деревне от Альп до «подъема», «пальцев» и «каблука» «сапога». Они будут содержать клятву и просьбу принести эту клятву, если кто-то захочет. Никакого принуждения, никаких наград. Это должно быть сделано добровольно, с чистыми намерениями. Если люди хотят освободиться от угрозы Клеопатры, тогда они должны поклясться быть со мной, пока я не добьюсь, чего хочу. И если поклянется достаточно много людей, никто не посмеет сбросить меня, лишить меня моих полномочий. Если такие люди, как Поллион, не захотят дать клятву, я не стану их наказывать, ни сейчас, ни в будущем.
— Ты всегда должен быть выше возмездия, Цезарь.
— Я это знаю. — Он засмеялся. — Сразу после Филипп я много думал о Сулле и о моем божественном отце, пытаясь понять, где они допустили ошибку. И я понял, что они любили жить напоказ, экстравагантно и железной рукой управлять сенатом и собраниями. А я решил жить тихо, не напоказ и править Римом как добрый старый папаша.
Беллона была первой римской богиней войны еще в те времена, когда римские боги были лишь силой природы, не имели ни лиц, ни пола. Ее другое имя — Нериена, еще более таинственное существо, жена Марса, более позднего бога войны. Когда Аппий Клавдий Слепой построил храм, чтобы Беллона встала на его сторону во время войн с этрусками и самнитами, он поставил в храме ее статую. И храм, и статуя хорошо сохранились. Они были покрашены в яркие цвета, регулярно обновляемые. Поскольку война — это не предмет для обсуждения в пределах города, территория Беллоны располагалась на Марсовом поле, за пределами священных границ. И территория эта была большая. Как все римские храмы, этот стоял на высоком подиуме. Чтобы попасть внутрь, надо было подняться на двадцать ступеней, по десять в каждом пролете. На широкой площадке между пролетами, точно в середине, стояла квадратная колонна из красного мрамора высотой четыре фута. У подножия лестницы была мощеная площадка в один югер, где стояли статуи великих римских военачальников: Фабия Максима Кунктатора, Аппия Клавдия Слепого, Сципиона Африканского, Эмилия Павла, Сципиона Эмилиана, Гая Мария, Цезаря бога Юлия и многих других, и каждый был так красиво раскрашен, что казался живым.
Когда коллегия фециалов, двадцать человек, появились на ступенях храма богини Беллоны, они предстали перед большим количеством сенаторов, всадников, людей третьего, четвертого, пятого классов и неимущих. Сенат должен был присутствовать в полном составе, но зато Меценат тщательно отобрал остальных в достаточном количестве, чтобы засвидетельствовать событие и распространить потом эти сведения во всех социальных слоях. А для этого люди Субуры и Эсквилина были представлены так же широко, как люди с Палатина и Карин.
Присутствовали и другие коллегии жрецов плюс все ликторы на службе в Риме, и это было красочное скопление тог с красными и пурпурными полосами, круглых накидок и остроконечных шлемов из слоновой кости — одежды понтификов и авгуров, которые складками тог прикрывали головы.
На бритоголовых фециалах были блекло-красные тоги, одетые на голый торс согласно старинному обычаю. Вербенарий держал травы и землю, собранные на Капитолии, он стоял ближе всех к pater patratus, чья роль была ограничена финалом церемонии. Большая часть длинной церемонии проходила на языке столь древнем, что никто ничего не понимал, как и фециал, который идеально произносил эту тарабарщину. Никто не хотел ошибиться, поскольку даже из-за малейшей ошибки все пришлось бы начинать сначала. Жертвенным животным был небольшой боров, которого четвертый фециал убил кремневым ножом древнее Египта.
Наконец pater patratus вошел в храм и снова появился, неся копье с наконечником в форме листа и древком, почерневшим от времени. Он спустился с верхнего пролета из десяти ступеней и встал перед небольшой колонной, подняв руку с копьем, словно готовясь метнуть его. Серебряный наконечник блеснул в холодных ярких лучах солнца.
— Рим, ты под угрозой! — крикнул он на латыни. — Здесь, передо мной вражеская территория, которую охраняют военачальники Рима! Я объявляю имя этой вражеской территории. Это Египет! Метнув это копье, мы, сенат и народ Рима, начинаем священную войну против Египта в лице царя и царицы Египта!
Он метнул копье, оно пролетело над колонной и уткнулось в открытое пространство, называемое вражеской территорией. Одна плита была сдвинута. Pater patratus был хорошим воином, и копье воткнулось, дрожа, в землю под приподнятой плитой. С громкими криками народ стал кидать в сторону копья маленькие деревянные куклы.
Стоя с остальными членами коллегии понтификов, Октавиан смотрел на все это и был доволен. Древний, впечатляющий ритуал, абсолютно соответствующий mos maiorum. Теперь Рим официально находился в состоянии войны, но не с римлянином. Врагами были царица зверей и Птолемей Пятнадцатый Цезарь, правители Египта. Да-да! Какая удача, что ему удалось сделать Агриппу pater patratus, и разве плох был Меценат в роли вербенария, хотя и не очень впечатляющего?
Октавиан пошел домой в окружении сотен клиентов, очень довольный произошедшей переменой. Даже плутократы — почему самые богатые всегда больше других не хотят платить налоги? — кажется, сегодня не желают ему зла, хотя это продлится лишь до первых выплат налогов. Он собирал налоги, пользуясь списком граждан с подробным указанием доходов каждого, и эти списки обновлялись каждые пять лет. По правилам, это должны делать цензоры, но цензоров не хватало уже несколько десятилетий. Будучи триумвиром Запада последние десять лет, Октавиан взял на себя обязанности цензора и проследил, чтобы были записаны доходы всех граждан. Трудно было собирать новый налог, для этого понадобилась большая территория — портик Минуция на Марсовом поле.
Он хотел превратить первый день сбора налогов в праздник. Никаких развлечений, но атмосфера должна быть патриотической. Колоннада и участок земли вокруг портика были украшены алыми флагами SPQR и плакатами, изображавшими женщину с голой грудью, с головой шакала и руками с когтями, которые рвут на куски SPQR. На другом плакате был нарисован безобразный юноша с двойной короной на голове. Надпись внизу гласила: «ЭТО СЫН БОГА ЮЛИЯ? НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!»