Больше не осталось никаких причин для чрезвычайного положения. Senatus consultum ultimum был наконец отменен. Даже Цицерон не мог набраться смелости, чтобы выступить за его продление до тех пор, пока не изловят всех заговорщиков. Некоторым преторам поручили разделаться с отдельными очагами сопротивления. Бибула послали в земли пелигнов, горного сабинского племени в Апеннинах, а Квинта Цицерона — в скалистый Бруттий.
В феврале начались суды. На этот раз не предвиделось ни казней, ни немедленных ссылок. Сенат решил организовать специальный суд.
Бывший эдил Луций Новий Нигер был назначен его председателем, поскольку не нашлось никого, кто захотел бы занять эту должность. Преторы, оставшиеся в Риме, радостно ссылались на огромный объем работы в своих собственных судах. Так поступали все, от Цезаря до Филиппа. Согласие Новия Нигера объяснялось его характером и обстоятельствами, ибо он представлял собой одно из тех раздражающих созданий природы, у которых амбиций больше, чем талантов. Он рассматривал эту работу как своеобразный способ добиться консульства. Опубликованные им эдикты в основном выглядели впечатляюще: никто не останется непроверенным, никто не получит поблажки, никто не минует проверки с помощью взятки; список присяжных будет благоухать лучше клумбы фиалок в Кампании. Однако последний его эдикт пришелся римлянам не по вкусу. В нем говорилось, что Нигер заплатит два таланта за информацию, ведущую к осуждению. Разумеется, награда будет выплачена из штрафа и конфискованного имущества, казне она ничего не будет стоить! Но большинство считали, что это слишком напоминает проскрипции Суллы. Поэтому когда председатель открыл свой специальный суд, профессиональные завсегдатаи Форума были о нем плохого мнения.
Сначала разбирали дело пятерых, чья вина не вызывала сомнения: оба брата Суллы, Марк Порций Лека и двое пытавшиеся убить Цицерона — Гай Корнелий и Луций Варгунтей. В помощь суду Сенат заслушал Квинта Курия, секретного агента Цицерона, приурочив его выступление к открытию слушаний в суде Новия Нигера. Естественно, Новий Нигер привлек значительно больше людей, поскольку суд располагался на самой большой территории пустого пространства Форума.
Первым и последним информатором оказался некий Луций Веттий. Младший всадник статуса tribunus aerarius, он пошел к Новию Нигеру и объявил, что у него имеется сведений более чем достаточно, чтобы получить приличную сумму в пятьдесят тысяч сестерциев в качестве награды. Давая показания в суде, он признался, что на ранней стадии заговора у него возникала идея присоединиться к нему, но…
— Я знал, кому я должен быть предан, — сказал он, вздохнув. — Я римлянин, я не мог причинить зла Риму. Рим для меня слишком много значит.
После многократного повторения одного и того же он перечислил имена людей, которые, без тени сомнения, входили в заговор. Новий Нигер тоже вздохнул.
— Луций Веттий, все эти люди не могут быть привлечены к суду немедленно. Мне кажется, что шансы получить достаточно свидетельств, чтобы начать слушания, очень малы. Есть ли кто-нибудь из этого списка, против кого ты можешь дать конкретные показания? Например, письмо. Возможно, имеются не вызывающие сомнения свидетели, кроме тебя?
— Ну… — протянул Веттий, потом вдруг вздрогнул, энергично затряс головой и громко произнес: — Нет, никого!
— Успокойся, ты находишься под защитой моего суда, — сказал Новий Нигер, чуя жертву. — С тобой ничего не случится, Луций Веттий, даю тебе слово! Если у тебя есть конкретное доказательство, ты обязан представить его мне!
— Большая, большая рыба, — пробормотал Луций Веттий.
— Никакая рыба не является слишком большой для меня и для моего суда.
— Ну…
— Да говори же, Луций Веттий!
— Письмо.
— От кого?
— От Гая Цезаря.
Присяжные выпрямились, толпа загудела.
— От Гая Цезаря, но кому?
— Катилине. Оно написано самим Гаем Цезарем.
После этих слов небольшая группа клиентов Катула в толпе разразилась аплодисментами, но их заглушили свист, гиканье, оскорбления. Прошло некоторое время, прежде чем судебные ликторы смогли восстановить порядок и позволить Новию Нигеру возобновить допрос.
— Почему мы об этом ничего не слышали раньше, Луций Веттий?
— Потому что я боюсь, вот почему! — резко ответил информатор. — Я не хочу отвечать за обвинение такой большой рыбы, как Гай Цезарь.
— В этом суде, Луций Веттий, большая рыба — я, а не Гай Цезарь, — провозгласил Новий Нигер, — и ты уже обвинил Гая Цезаря. Ты — в безопасности. Пожалуйста, продолжай.
— А что продолжать? Я уже сказал, у меня есть письмо.
— Тогда ты должен представить это письмо суду.
— Он объявит, что это подделка.
— Только суд может это определить. Покажи письмо.
— Ну…
К этому времени почти все, кто скопился на Нижнем Форуме, или находились возле суда, или спешили к нему. Распространился слух: как обычно, у Цезаря неприятности.
— Луций Веттий, я приказываю тебе показать это письмо! — раздраженно крикнул Новий Нигер, а потом понес уже совершенную глупость: — Ты думаешь, что такие люди, как Гай Цезарь, неподвластны этому суду, потому что предки их насчитывают тысячу лет и у них множество клиентов? Это не так! Если Гай Цезарь собственноручно написал письмо Катилине, я буду судить его в этом суде и приговорю его!
— Тогда я пойду домой и возьму его, — сказал Луций Веттий, которого убедили эти слова.
Пока Веттий ходил за письмом, Новий Нигер объявил перерыв. Все, кто болтался без дела, оживленно обсуждая происходящее (в последние годы наблюдение за Цезарем стало лучшим развлечением праздной толпы), бросились купить что-нибудь перекусить и выпить. Присяжные сидели спокойно, их обслуживали судебные слуги. Новий Нигер подошел перемолвиться словом со спикером присяжных, чрезвычайно довольный своей идеей платить за информацию.
Публий Клодий решил действовать. Он поспешил через Форум к курии Гостилия, где заседал Сенат, и уговорил впустить его внутрь. Это оказалось совсем не трудно для того, кто в следующем году войдет туда через главный вход, как равный.
На пороге он остановился, услышав, что баритон Курия в Сенате звучит в полной гармонии с альтом Веттия в суде.
— Говорю тебе, я слышал это от самого Катилины! — обращался Курий к Катону. — Гай Цезарь — центральная фигура во всем заговоре, так было с самого начала и до самого конца!
Сидевший на курульном возвышении рядом с председательствующим консулом Силаном и чуть позади него, Цезарь поднялся.
— Ты лжешь, Курий, — произнес он очень спокойно. — Мы все знаем, кто в этом почтенном органе правления не остановится ни перед чем, лишь бы навсегда выкинуть меня отсюда! Но, почтенные отцы, позволю себе сказать вам: я никогда не был и никогда не буду участвовать в таких темных, в таких потрясающе плохо организованных делах! Любой, кто верит рассказу этого жалкого дурня, — еще больший дурень! Я, Гай Юлий Цезарь, по доброй воле буду общаться со всяким сбродом пьяниц и сплетников? Я, так скрупулезно выполняющий свои обязанности и так тщательно оберегающий свое dignitas, опущусь до заговора с людьми, подобными присутствующему здесь Курию? Мне, великому понтифику, потворствовать передаче Рима Катилине? Мне, чьи предки основали Рим, согласиться на то, чтобы Римом правили такие черви, как Курий, и такие шлюхи, как Фульвия Нобилиор?