— Вы имеете в виду макет?
Барбара Петерс кивнула.
— Если честно, то никакой.
— Вы успешно прошли испытание! — рассмеялась хозяйка. — Я беру вас.
Минут пятнадцать они обсуждали условия. Когда они уже в принципе обо всем договорились, Соня сказала:
— Но у меня волнистый попугай. Вы ничего не имеете против?
— Ненавижу птиц.
Судя по ее лицу, она и не думала шутить.
Соня вздохнула и встала с кресла.
— Жаль. В этом вопросе любые компромиссы для меня исключаются.
Барбара Петерс медлила с решением.
— А он громко кричит?
— Только когда включают пылесос.
— И вы будете держать его в комнате?
— Конечно.
— Если не ошибаюсь, волнистые попугаи, кажется, подвержены этой заразной болезни… как ее? Пситтакозу?
— Не больше, чем голуби.
— Голубей я тоже ненавижу.
— Ну, как я уже сказала, на компромиссы я не готова. Вопрос о моем Паваротти можно сразу закрыть.
— Паваротти? Это потому что он такой же горластый?
— Нет, потому что такой же толстый.
Новая начальница Сони рассмеялась.
— Ладно, берите своего долбаного попугая с собой.
Так Паваротти чуть было не повредил карьерному росту своей хозяйки.
Три часа дня, и уже почти темно. Аспидное небо, навалившись на город, кропило измученных непогодой прохожих смесью из дождя и снега. Апрель не оправдывал своей репутации непредсказуемого месяца: до сих пор он являл пример редкой устойчивости погоды. Неизменно паршивой.
Соня купила у отчаявшегося бедолаги из страны, где однозначно должно быть гораздо больше солнца, журнал, посвященный безработным, — наверняка уже пятый или шестой по счету экземпляр одного и того же номера — и вошла в универмаг. Она была единственной покупательницей, шагавшей через сверкающий отдел парфюмерии, мимо ярко накрашенных продавщиц. Они выглядели не намного оптимистичней безработного торговца журналами у входа в универмаг.
Соня договорилась встретиться с Малу перед таиландским буфетом в продуктовом отделе. Поскольку в это время там почти не бывает народа и можно спокойно поговорить, — сказала Малу. Но Соня подозревала, что место и время встречи было обусловлено распорядком дня и актуальным финансовым положением ее подруги.
Соня еще издалека увидела, что Малу уже ждет ее.
Малу, высокая, громогласная блондинка, питавшая слабость к розовому и фиолетовому цветам, была единственным человеком из ее прежней жизни, с которым она сохранила контакт. Вообще-то, ее звали Врени, и она умудрилась поочередно побывать в любовницах у трех мужчин из круга знакомых Фредерика и не вылететь из этого круга. Соня всегда восхищалась ее непотопляемостью. Не потому, что она испытывала желание проделать нечто подобное (ей вполне хватило и одного представителя данной породы). Ее восхищала способность Малу плевать с высокой колокольни на традиции и условности этих людей и при этом заставлять их если не уважать ее, то хотя бы считаться с ней.
К тому же Малу была единственным человеком, который не начал относиться к ней как к прокаженной, после того как она порвала с Фредериком. Они, как и прежде, встречались, чтобы вместе пообедать или поужинать, и именно Малу приобщила ее к клубной жизни города. Малу всегда считала, что у женщины должна быть личная жизнь. Особенно если она уже «занята».
Поэтому Малу первой узнала о планах Сони. Ее решение она не одобрила.
— Ты помнишь, что я тебе говорила? Ни шагу назад!
— Сегодняшняя моя жизнь меня не устраивает.
Она рассказала ей о своих психоделических приключениях.
— Значит, ты обоняла цвета и видела голоса? И ты еще жалуешься? Дай мне адрес этого типа.
— Малу, это были не самые приятные ощущения.
— Допустим. Но это еще не повод похоронить себя заживо.
— А я и не собираюсь хоронить себя, я, наоборот, хочу воскреснуть. Горы, чистый воздух, солнце, целый день — в аквапарке!
— Аквапарк будет для других. А ты будешь массировать дряблые задницы.
— Я физиотерапевт, а не массажистка.
— Соня, не доставляй ему этого удовольствия! С какой стати ты должна отсюда уезжать?
— Пока я не уеду, до него не дойдет, что я к нему не вернусь.
— Ты ничего не понимаешь в мужчинах. Ему и не нужно, чтобы ты возвращалась. Он просто хочет, чтобы не ты его бросила, а он тебя. Поверь мудрой старухе.
«Старухой» Малу стала называть себя после того, как не отметила свой сороковой день рождения. Полгода назад.
— Я предпочитаю быть подальше от него, когда его выпустят.
— Его еще не скоро выпустят.
— Дольше, чем положено, его держать не будут.
— Он же душевнобольной. Он опасен для общества.
— Всего лишь для одной крохотной части общества — для меня.
Молодая таиландка в шелковой блузке со стоячим воротником принесла Сонин суп «Том Янг Кунг». Соня наклонилась к чашке и понюхала, потом попробовала. Суп имел красно-желтый запах, напоминающий острую спираль.
— Что-то не так? — озабоченно спросила Малу.
Это она посоветовала Соне взять суп «Том Янг Кунг», а себе заказала сатэ.
Соня погрузила фарфоровую ложку в суп, подождала, пока жидкость немного остынет, и попробовала. У нее было ощущение, как будто она проглотила горящий бенгальский огонь. Серебряные искры, заполнившие ее рот, с шипением гасли на языке. Из глаз у нее брызнули слезы.
— Что, такой острый? — удивилась Малу.
Соня кивнула и принялась медленно и сосредоточенно есть суп. Но слезы текли не переставая.
— Все еще суп? — поинтересовалась Малу.
— Все еще жизнь… — ответила Соня.
— Может, ты и права. Может, тебе и в самом деле лучше уехать отсюда.
Уже прощаясь, Малу спросила:
— А что ты думаешь делать с квартирой?
В тот же вечер позвонил Фредерик. Соня поняла, что это он, еще до того, как услышала его голос. Она молча ждала, слушая, как он дышит, и видя какой-то размытый кобальтово-зеленый силуэт.
— Что тебе нужно, Фредерик?
— Мне нужно поговорить с тобой.
Когда он заговорил, силуэт стал отчетливей.
— А мне нет.
Соня положила трубку. Кобальтово-зеленый силуэт исчез, словно растворился в воде.
Остался только стук сердца. Он сопровождал ее в коридор, на кухню, в ванную. Наконец она легла в постель, пытаясь отвлечься на другие звуки — шум воды в сточной трубе в ванной, тиканье батареи, шаги в квартире этажом выше, позвякиванье в клетке Паваротти. Стук сердца не прекращался, он лишь немного отступил на задний план.