– Только позавчера, – с трудом выговаривая слова, сказала она, – я радовалась, что у меня есть все, о чем я мечтала: дом, семья, счастье… А сегодня оказалось, что ничего нет. Ничего. Даже работы.
– С работой все уладится, – заверил ее седой. – Вот увидите…
Кира подняла на него глаза, полные слез.
– У меня был любимый муж и обожаемый отец! И что? Они оказались фикцией, подлым, чудовищным обманом, смертельным розыгрышем.
– Ну отца-то я тебе сейчас привел… – между прочим заметил Виктор. – Да и с любимым мужем, если постараться, может еще получиться – И он стряхнул с пиджака невидимую пылинку.
– Что? – морща лоб, переспросила Кира. – Что ты сказал?
Седой шагнул вперед.
– Он сказал, что привел вам отца… Давайте знакомиться, меня зовут Эндрю Голд…
– Что в переводе означает: Андрей Голота, – вставил Виктор.
– Совершенно верно, – улыбнулся тот. – А издательство, в котором я работаю, именуется High too – это эвфемизм названия острова, с которым связаны наши судьбы, Кира…
Через полтора часа, когда медицинская машина увезла в морг тело несчастного Олафа Петри, а участковый и следователь закончили осмотр места происшествия, Недельского вывели из квартиры. Он шел по лестнице, поддерживаемый под локти двумя оперативниками, выставив перед собой скованные руки и бормоча что-то несвязное в поникшие усы: «Маршрут конвоирования… в случае непредвиденной опасности… подлежат уничтожению… Что вы знаете о судьбе?.. У мечты нет биографии… Без прощения жизни нет… Только Андрей Голота… И его дочь…»
Неожиданно он остановился на ступеньках как вкопанный, задрав голову и с ужасом рассматривая что-то в пролете верхнего этажа.
– Вперед! – подтолкнул его оперативник.
Но Недельский, казалось, окаменел.
Высохшая, как мумия, старуха в белом саване, с плоским неподвижным лицом, глядела на него из-за перил стеклянными мертвыми глазами.
– Вперед, кому сказал! – прикрикнул конвойный.
Недельский шагнул на две ступеньки вниз, и страшное видение скрылось за бетонной «гармошкой» лестничного марша. Зато он отчетливо услышал, как кто-то произнес пронзительным, дребезжащим шепотом: «Сорок третий номер… Погубил тебя…»
Андрей Голота и Кира медленно брели по залитой солнцем аллее того самого сквера, где еще совсем недавно караулил свою несчастную добычу человек, одетый в белое платье с черной накидкой. Тонкое и прозрачное июльское небо сыпало на них золотые монеты сквозь развесистые кроны деревьев. Клены восторженно подставляли свои ладони под этот щедрый солнечный дождь и трепетали каждой веточкой, каждой прожилкой на листве. Рядом, за каруселью березовых стволов, бушевал фонтан.
Отец и дочь остановились перед ним, щурясь на сверкающий многоцветьем фейерверк рвущейся на свободу воды и великодушно подставляя лица озорным брызгам.
– И что же было потом? – спросила она.
– Я направил лодку мимо Хойту сразу на юго-запад, – сказал Андрей. – Недельский снабдил меня не только едой, но и компасом, поэтому мне не пришлось блуждать наугад. – Мокрый ветерок фонтана растрепал его седые волосы, и он, закрыв глаза и опершись на трость, вспоминал, как хлестал его по лицу ледяной ветер в предсмертном спурте застывающего озера. – Единственное, чего я опасался, это нарваться на пограничный катер. Но обошлось… По речке Коотайоки я пересек границу с Финляндией, высадился на берег, развернул лодку и, открыв до конца дроссель на двигателе, пустил ее в свободное плавание. Через полчаса меня задержал финский патруль и препроводил в город Мёхке. Я сдался властям и попросил убежища. Ко всем своим «заслугам» я добавил еще «измену родине». – Он горько усмехнулся. – А потом были долгие мытарства. Я кочевал из страны в страну, спал в ночлежках, голодал, даже просил милостыню на улице Рю де Шевалье в Брюсселе. Пристроился одно время к миссии Красного Креста, чтобы получить гуманитарную помощь, потом работал грузчиком в овощных магазинах Брестоля, подметал мостовые Пляс де ля Конкорд, даже приторговывал марихуаной в Амстердаме. Но осел окончательно я в Лондоне. Одна русскоязычная радиостанция взяла меня стажером, мальчиком на подхвате. Я был всем: и электриком, и звукооператором, и копирайтером – писал «подводки» для ведущих. Однажды, совершенно случайно, я стал героем одной из передач. Редактора потрясла моя биография, и он предложил мне сначала рассказать ее в эфире, а потом выпустить книжку. Он полагал, это будет эссе или публицистическая повесть. А я взял и накатал роман. – Андрей засмеялся. – Представляешь, его купило одно известное лондонское издательство. Тираж разлетелся в мгновение ока. Потом три раза переиздавали. Телевидение заказало сериал. Словом, моя жизнь наконец стала налаживаться. У меня появились средства к существованию, я даже приобрел некоторую известность. А еще через десять лет я создал собственное издательство. Оно невелико и печатает только приключенческие книги…
– А как назывался твой роман? – полюбопытствовала Кира.
– Угадай, – улыбнулся отец.
– «Сорок третий номер»! – ахнула та.
– Верно. Точно так же, как назывался фильм, который изменил мою судьбу и который я так никогда и не видел от начала до конца.
– Давай исправим эту оплошность, – предложила Кира. – Здесь рядом кинотеатр «Каскад».
Они добрели до конца аллеи, перешли улицу, гудящую нетерпеливыми сигналами спешащих авто, миновали дворик, в котором дети рисовали мелками на асфальте, и остановились перед пестрой афишей кинотеатра.
– Ничего не понимаю… – пробормотала Кира, уставившись на хмурый лик Стивена Сигала. – Еще вчера здесь висела реклама нашего фильма.
– Значит, он закончился, Кира, – задумчиво произнес Андрей. – Как закончилось все, что было с ним связано.
Она заглянула отцу в глаза.
– И любовь, папа? Любовь тоже… закончилась?
– Любовь не может закончиться, детка, – он покачал головой. – У нее нет финальных титров и нет сроков проката. Если она настоящая – ей всегда хватает места в сердце, в памяти, в чистом, искреннем взгляде, в небольшой деревянной рамке единственной фотографии…
– А мама? – прошептала Кира. – Может быть… – Она вдруг пришла в восторг от своей идеи. – Может быть, она жива?! Может, каким-то чудесным образом сложилась ее биография?
– Конечно, жива, – серьезно ответил отец. – Я вижу ее, разговариваю с ней с того самого момента, как впервые увидел, и по сей день. Твоя мама – все самое чистое, самое светлое и самое прекрасное в моей жизни. Она – любовь, и она – мечта. – Андрей покачал головой. – А у мечты нет биографии…
В сумочке весело запиликал телефон.
– Я поменяла мелодию, – улыбнулась Кира, а потом, посерьезнев, добавила: – И жизнь…
Звонила Завадская.
– Кирочка, солнышко! Ты не представляешь, как я рада, что у тебя все уладилось! Мы здесь все рады! Весь коллектив редакции поздравляет тебя!.. Вот и Айвар присоединяется… Словом, целуем тебя и ждем… Тебе еще не звонил издатель? Нет?.. Значит, вот-вот позвонит. Но я его опережу и сообщу приятную новость первая! Тукса уволили. Совет учредителей единогласно проголосовал за твою кандидатуру! Представляешь? Это так здорово! Теперь ты – новая метла, которая по-новому метет!..