На самом деле тоска Антонины Самохваловой была столь велика, что все ее женские силы уходили на борьбу с нею, а не с дочерью. Поэтому без нужды Антонина Ивановна не раскрывала рта – все больше молчала и пристально следила за девочкой, с готовностью опуская голову всякий раз, когда Катька поднимала свои сияющие от предвкушения счастья глаза. Руки Самохваловой привычно делали знакомую работу: лепили бузы, проверяли тетради, держали иголку – все, как всегда. Но стоило Антонине присесть, как они безвольно падали на колени и лежали никому не нужные, никчемные, ничейные какие-то руки.
– Ма-а-м, – тихо звала Катька, когда мать застывала, уставившись в одну точку. – Ты про что думаешь? Про Москву?
– Про Москву, – врала женщина и тяжело вздыхала.
– Ма-а-ам, – снова тревожила Катька Антонину Ивановну, – а у тети Лизы сколько комнат?
– Три.
– А я где спать буду?
– Со мной.
– А Андрей?
На этом месте знакомая искра вспыхивала в глазах матери, но быстро затухала – ссоры не получалось. И Самохвалова покорно отвечала на еще один дурацкий вопрос:
– Господи, Кать, ну откуда я знаю-то?
В день отъезда перед самым приходом такси зазвонил телефон.
– Такси-и-и! – взвизгнула перевозбудившаяся девочка и, перескочив через чемодан, схватила трубку, после чего отставила ее от уха и сообщила: – Не такси.
– А кто? – равнодушно поинтересовалась Антонина.
– Тетя Ева. – Катя втянула голову в плечи и протянула трубку матери.
– Не на-а-адо, – прошипела та, скрестив руки перед лицом девочки.
– Тебя, – проигнорировала материнский жест Катька и положила трубку на тахту.
– Я слушаю, – светски произнесла Самохвалова, придав лицу выражение оскорбленного достоинства.
– Здравствуй, Тоня.
– Здравствуй.
– Тоня… – Ева помолчала, видимо восстанавливая в памяти подготовленную речь. – Послушай меня…
Самохвалова опустилась на тахту.
– Поступай, конечно, как считаешь нужным. У меня юбилей…
– Я помню.
– Первого. Приходите с Катюшей. Как удобно. Чужих никого не будет, только вы. Приглашаю.
– Спасибо, – выдавила Антонина Ивановна.
– Придете?
– Спасибо, – повторила Самохвалова и повесила трубку.
– Такси! – закричала из кухни Катька, увидев подъехавшую к подъезду «Волгу» с шашечками по бокам.
– Не кричи! – оборвала ее Антонина. – Успеем!
Девочка разволновалась не на шутку и схватила чемодан.
– Господи! Куда ты? Я сама.
Катька вылетела из квартиры, скатилась по лестнице и уселась на заднее сиденье задолго до того, как спустилась мать, волоча огромный чемодан. Около машины крутилась чепрачная овца Женьки Батыревой, подыскивая себе место для небезызвестных собачьих нужд. Хозяйка стояла рядом, недоумевая, почему Катька не сказала ни слова о предстоящей поездке. Увидев Антонину Ивановну, Женька приветливо поздоровалась и не менее приветливо поинтересовалась:
– Уезжаете?
– Да вот… – промямлила Антонина, поджидавшая, пока шофер загрузит чемодан в багажник.
– А куда? – выпытывала Батырева. – В Москву?
– В Саратов, – ляпнула первое, что пришло в голову, Самохвалова.
– Понятно, – протянула обиженная на подругу Женька и отошла в сторону.
Антонина хлопнула дверцей, и машина тронулась с места.
– Пока! – прокричала девочка и, следуя традиции, помахала вслед уезжающему такси рукой. – Счастливо!
Чепрачная овца радостно подпрыгнула и залилась лаем, отчего Женька рассвирепела и рявкнула на собаку:
– Ф-ф-фу! Кому сказала!
Такси скрылось из глаз.
Всю дорогу Самохваловы молчали. Каждая переживала свою собственную бурю чувств. Но волновались обе абсолютно одинаково: Антонина – после разговора с бывшей подругой, Катька – от ожидания встречи с Андреем.
В купе мать с дочерью заявились первыми. Пока развешивали одежду, обозначился попутчик – усатый добродушный татарин с невнятной кашей во рту. Звали татарина Алмаз, ехал он в Рязань: «дочка сматреть». Усатый пассажир старательно балагурил, разглядывая попутчиц, и все время предлагал выпить за знакомство.
– Татары не пьют! – напомнила ему Антонина и ткнула пальцем в потолок. – Аллах запрещает.
– Сиравно, – улыбнулся татарин, отчего усы разъехались и во рту засверкало. Такого количества золотых зубов в одном взятом месте Катьке еще не приходилось видеть, поэтому она, забыв о правилах приличия, вытаращила глаза и стала поджидать очередной демонстрации сокровищ.
– Стра-а-ашна? – усмехнулся Алмаз, заметив реакцию девочки.
– Нет, – помотала головой Катька и уставилась в окно.
Ехали скучно: ужинали, Антонина с Алмазом обменивались дежурными фразами, стелили постели. Ночью татарин храпел так, что Самохваловы долго стояли в коридоре, старательно изучая вывешенное на стене вагона расписание движения поезда. Вконец уморившись, вернулись в купе, заняли нижние полки и молча лежали в темноте. Под утро мать и дочь задремали, воспользовавшись неожиданно возникшей в руладах усатого татарина паузой.
Москва встретила Самохваловых дождем. «Хороший знак», – подумала Антонина Ивановна и потащила чемодан к выходу.
Минут пятнадцать стояли на перроне, поджидая Елизавету Алексеевну и Андрея. Катька, нервничая, переступала с ноги на ногу и боролась с миражами: в каждом молодом человеке ей мерещился будущий связист, спешащий на встречу с возлюбленной.
Елизавета Алексеевна появилась неожиданно, вынырнув не пойми откуда:
– Простите-простите, – запыхавшись, застрекотала она, пытаясь сгладить неловкость. – Не рассчитала…
– Ничего страшного, – поспешила заверить ее Антонина и поинтересовалась на всякий случай: – На метро?
– Так удобнее, – пояснила Андреева и предложила последовать за собой.
В результате долго шли какими-то переходами, разменивали мелочь на пятаки, тащили через турникет чемодан, грузились в вагон… Всю дорогу Катька хотела спросить у тети Лизы, где же Андрей, но так и не решилась, наивно предположив, что тот поджидает их дома. Выйдя на «Спортивной», пешком отправились по заветному адресу, выученному девочкой наизусть.
Когда Елизавета Алексеевна отпирала дверь ключом, Катино сердце прыгало, словно воробей по асфальту, то замирая, то пускаясь вскачь. Обнаружив пустую квартиру, девочка не выдержала и поинтересовалась:
– А Андрей где?
– Андрей? – как-то странно переспросила тетя Лиза.
– Андрей, – глядя прямо в глаза материнской подруге, подтвердила Катька.